Шандарахнутое пианино

По пути на Запад от реки Боулдер бортовые грузовики оставляли за собой громадный султан пыли. Та замывала собой боковины на виргинских соснах, высоко вздымалась за грузовиком и краснела в раннем утреннем солнце. Пластинки Джанго Рейнарта Болэну играть было не на чем.

Он подумал, как они вдвоем становятся единым целым, и эта мысль ему не понравилась. Тень блендера «Уэринг»^{61}. Если не толковать о чистом супружестве, он не видел, почему это чем-либо лучше бильярдных сшибок, отмечавших их непредсказуемые многолетние хожденья вокруг да около друг друга.

Если б только увидеть ее. Вот в чем вся штука. Не мысль. Штука определенной весомости. Они бы бродили средь костей старого бизоньего сброса^{62}, подбирая чешуйки яшмы и обсидиана, то и дело останавливаясь ради той первобытной румбы, что ведома всем мужчинам. У нее была б «виктрола»^{63} для его пластинок Джанго Рейнарта. Они бы кренились и дергались от залитых зарею предгорий до сладкой, разбитой закатом предельности высокого одиночья^{64}.

Зависнув в неопределенности — вопрос с Кловисом, чье письмо, причудливо изложенное, предлагало Болэну возможность производительного движенья, комплект скобок для вот этого другого. Но отвечать на предложение Кловиса его немного пугало, как прыгать с поезда, — не из-за того, что оно непосредственно соизволяло предоставить, но из-за того, чем грозило на дальнем пробеге. Раз начав, как остановиться? Как вообще бригадир на стройке по борьбе с вредителями уходит на пенсию?

Он написал Кловису и сказал: я весь ваш; приходите и забирайте. У меня оперативный радиус пятьдесят миль, нужда в: чистом постельном белье, алкогольных напитках в разумных количествах, безопасных наркотиках, одной зубной щетке «Тек» с натуральной щетиной и резиновой массажной накладкой для десен, деньжатах, достаточных, чтобы стирать или латать четыре пары «Ливайсов», четыре ковбойские рубахи вырви-глаз, восемь пар армейских носков, одну непромокаемую куртку «Филсон»^{65}, жилет на пуху, один спальник в форме мумии, одну пару походных ботинок на «вибрамовой»^{66} подошве, одну пару сапог «Нокона-Элеганте» с ковбойскими каблуками и голенищем-трубой, один шейный платок от Эмилио Пуччи^{67}, одну пару артиллерийских варежек с выделенным указательным пальцем и один смокинг «После шести»^{68}.

Он принял, иными словами, предложение Кловиса с ощущеньем, что с добавлением этой работы к распорядку дня жизнь его может восстановиться, как замороженный апельсиновый сок.

Непреклонно представит он себя вниманью Энн таким манером, что выйдет за пределы простой ссоры и вызова полиции.

Он станет легендой.

6

Сейчас пять часов утра Четвертого июля на ярмарочной площади Ливингстона, Монтана.

Накануне Болэн сидел на трибунах в нечестивой зачарованности Тони Хаберером^{69} из Подковы Мула, Техас, кто объявился на брыкающейся лошади, которая, по ощущенью Болэна, была сравнима с безупречными фаэнами Эль Вити^{70}, что он видел на Пласе-Майор. В один миг, утишившись у себя в уме, Хаберер, стоя в стременах, голова лошади между стоп, задние ноги ее высоко у него над головой, позвоночник изящно выгнут от талии назад, левая рука высоко в воздухе и так же невозмутима, как двадцатидолларовый соломенный «стетсон», покоящийся на голове: череда вот таких вот — иногда отраженных, с лошадью на задних ногах, танцующей в воздухе шимми, шпоры в электрическом контакте с плечами необъезженной лошади, потом вниз, потом вверх, затем вниз, покуда с трибуны судьи не дунет временем и лошадь не выгнется дугою по всему песку чокнутым галопом; наездник на подхвате бок о бок с брыкающимся, сумасшедшим животным, тот, что на мустанге, тянет к нему руки и покидает седло, скользит рядом с другой лошадью — необъезженный по-прежнему сам по себе брыкается дикими дугами с пустым седлом — и приземляется на ноги к: мгновенному замедленному движенью. Хаберер переходит к загону для мустангов с безукоризненным самообладанием; сафьяновые перчатки, обработанные ланолином, одним пальцем касается полей совершенного светлого «стетсона» с высящейся тульей; рубашка элегантно блузится складками мятого чернослива; линялые, слишком длинные «ливайсы» спадают к ятаганным сапогам, затуманенным инкрустированными кожаными бабочками. Болэн весь в поту: Пусть это буду я!