Шанель №007

Домой я пришла в состоянии, близком к умопомешательству. Меня терзало чувство, что надо что-то делать, однако, что именно, я не представляла. И, поскольку энергия требовала выхода, я занялась уборкой.

Должна признать, что хозяйственные дела не принадлежат к числу моих излюбленных развлечений. Мама даже считает, что я ими манкирую. Но зато если уж я за них берусь, то только держись!

Через пару часов в квартиру было не войти. Всю прихожую занимала внушительная куча, состоящая из вещей, предназначенных на выброс. Пол в маминой комнате был покрыт так называемыми «подозрительными предметами» – их мне тоже хотелось выбросить, но я считала своим долгом сперва посоветоваться с мамой. Непонятно одно – где весь этот хлам хранился до генеральной уборки? Ни один шкаф не вместил бы и десятой части. А еще гора старых тряпок за шкафом, гора бумаг под моей кроватью – о-го-го, сколько работы!

Мамин приход застал меня врасплох.

– Что это? – растерянно пролепетала она.

– Мусор. Не волнуйся, я мигом это выкину. Заверну в полиэтилен и но́сок за пять-шесть унесу на помойку. И будет у нас чистота.

– Э… это ты хочешь унести на помойку? – заикаясь, выдавила мама и, легче птички подскочив к вещам на выброс, выхватила и прижала к груди рваную картонную коробку.

Я вытаращила глаза. Такого я не ожидала. Я заранее приготовилась к сопротивлению, но уж в данной-то куче была уверена на все сто!

– Зачем тебе дырявая коробка?

– В ней когда-то были конфеты «Жар-птица», – пояснила мама. – Очень вкусные.

– Но теперь ведь их нет. Отдай! Видишь, вот она и развалилась. А эта бутылочка к чему? В ней когда-то был вкусный ликер?

– Она красивая.

– Лежит, только место занимает. Ее и не примут нигде, поскольку нестандартная. И не нальешь ничего – пробки нет. Ну а это зачем схватила? Сумка с дыркой. И без ручки. И молния сломана.

– Да, – возразила мама, – зато из нее можно вырезать заплатку. Вдруг понадобится!

– Заплатку – к чему?

– К другой сумке.

– Я лично не собираюсь носить сумки с заплатками.

И вот так мы боролись за каждую вещь, представляете? Иногда побеждала мама, иногда я. В конце концов она отправилась готовить запоздалый ужин, а я побежала на помойку вынести то, что мне удалось отстоять. Вернувшись, я с удовольствием наложила себе на тарелку жареной картошки, но, съев кусочек, застыла в удивлении. Мороженная картошка зимой – это понятно, но летом? Однако факт остается фактом – картошка сладкая.

– Катя, – поинтересовалась мама, – мне чудится, что картошка сладкая, или в самом деле?

– Видимо, в самом деле. По крайней мере мне тоже чудится. Где ты ее купила?

– На рынке. И пожарила на кукурузном масле. Вот оно… ох!

Я глянула на масло. Это был лимонный сироп!

– А все ты виновата! – защищалась мама. – С твоими генеральными уборками! Я, может, всю жизнь копила этот хлам, а ты хочешь, чтобы я в одночасье взяла и с ним рассталась. Такое не проходит безболезненно.

– Я хочу не только этого, – не унималась я. – Сейчас мы будем красить тебе волосы. Ты ведь давно жаловалась, что пора, да все никак не соберешься. Вот и приступим.

Не привыкшая к моей активности мама покорно согласилась. Краска у нас была закуплена давно, и к лету от седины требовалось избавляться. Я смешала нечто из тюбика и из флакончика – все по инструкции. Нанесла смесь на мамину голову. Не скупясь – что называется, как для себя. И через пару часов мама стала абсолютно рыжей! Не какой-то там рыжеватой или бронзовой – рыжей, словно хороший апельсин. Нет, еще рыжее!

– Что ты со мной сделала? – потрясенно спросила она.

– Покрасила. Наверное, я слегка переборщила. Ты как считаешь?

Мама гневно фыркнула:

– Я считаю, что в таком виде я из дома не выйду! А мне завтра на работу. Вместо меня на работу пойдешь ты. И по магазинам. А я стану затворницей, пока не отрастут новые волосы.

– Они у тебя растут медленно, – напомнила я.

– Что поделаешь. Стану затворницей до конца жизни. Стара я показываться людям с такими волосами.

И она гордо удалилась к себе. А назавтра я еще до открытия стояла у дверей парфюмерного магазина, в котором приобрела черную краску. В итоге мама стала похожа на цыганку, что тоже не привело ее в восторг, но по сравнению с предыдущим вариантом показалось приемлемым. Зато и сбросила она лет двадцать, не меньше! И, самое главное, меня эта эпопея если не успокоила, то, по крайней мере, вернула в привычное мне за последнее время состояние умеренного беспокойства. В самом деле, что такого принципиально нового произошло? Убили Эдика. Его, как и всякого человека, жалко, однако надевать по нему траур было бы странным. А Свету пока не трогают. Могло быть и хуже!