— Боюсь, на это мне не хватит умений, — с поклоном ответил он. — Когда мы выдавали этим людям документы, я, прежде всего, помогал вам и этим несчастным. Это был азарт, а он хорош до поры. Я вот уже сейчас понимаю, что наши ночные труды, может быть, успокоят индийцев, но, стоит кому-то донести, даже после Нового года, несдобровать и им, и вам! Для управления имением нужен такой человек, как ваш поверенный, с холодной головой и выдержкой. Я же человек лёгких подвигов и быстрых побед и не сгожусь вам даже в привратники.
— В таком случае не желаете отправиться вместе со мною на Дуншань? Я представил бы вас нашему правителю.
— Полноте, да станет ли он возиться с моими просьбами!
В ответ я заверил, что префект — самый щедрый человек на свете и, уж конечно, предложит Бяню не место лакея или привратника, а нечто соответствующее его талантам.
Чрезвычайный докладчик рассмеялся:
— До чего же вы мне по сердцу, сударь! Душа ищет душу тысячу лет, и как же расстаться через пару недель! Честное слово, даже если дуншаньский правитель и видеть меня не захочет, одно то, что туда следуете вы, достаточный повод и мне направиться в Янь!
Я не знал, говорит ли он от чистого сердца или, как и я, ведёт какую-то свою партию, но в эту минуту мне стало искренне жаль, что человек, которого я действительно хотел бы видеть своим другом, не может им стать.
Глава двадцать девятая. Свинья сменяет Собаку; губернатор Тао упускает и обретает возможности, сам о том не подозревая
Зима была на исходе. Крупных снегопадов больше не было вовсе. Дороги мало-помалу приходили в нормальное состояние, и обратный путь давался много легче. А может быть, дело не в дорогах, а во мне. Ещё в Солане я услышал, как уличный музыкант на какой-то варварский мотив исполняет попурри из классических новогодних стихов, приправляя их рубленым припевом:
Этот припев прицепился ко мне до самого моста Красной Птицы. Хотя, в отличие от героя песни, дома меня не ждали ни родители, ни братья, я знал, кому могу сердцем пропеть последнюю строку.
Горная страна готовилась к Празднику весны. Городские ярмарки расцветали бумажными букетами и гирляндами, веточками слив и померанцев, красными фонариками и фейерверками — и символом года, фигурками чёрных хрюшек из самых разных материалов. По улицам слонялись студенты-недоучки с охапками цветной бумаги, предлагая по сдельной цене начертать для дома благоприятное пожелание или составить убедительную петицию пузатому божку еды и домашнего очага, чей портрет полагается сжечь в самом конце зимы, чтобы тут же купить новый в ближайшей книжной лавке или у художника с рук.
Люди побогаче в приступе неожиданной щедрости раздавали старую одежду и утварь толпам ликующих нищих — с тем же желанием сразу купить новое. Люди победнее тоже не сидели без дела. Города и сёла Циской дуги, когда мы через них проезжали, казались сплошной свадебной процессией: в последние недели до Нового года, согласно бытующим здесь народным представлениям, счастливые и несчастливые дни отменяются, и для многих из тех, кому не по карману услуги гадателя, это единственная возможность с лёгким сердцем сыграть свадьбу.
Ну и, конечно, куда без барсов! Недалеко от Сыту мы наблюдали забавную церемонию, о которой я прежде даже не читал. По улицам города в богато украшенном паланкине проносят актёра в одеждах сановника и маске барса. Встречать его принято поклонами, слезами и криками: «На кого же ты нас покидаешь?!» Ворота капищ мелких божков и духов рангом ниже губернаторского, как и ворота частных домов, на пути следования процессии должны быть закрыты. Словом, несут большого и важного начальника. Сам префект провожает его за город, аж до третьего павильона (там-то нам и довелось увидеть завершение этого обряда) — и напоследок с поклоном спрашивает, когда достопочтенный барс изволит снова пожаловать в их края. «Теперь уж меня долго не будет, ждите лет через десять», — отвечает актёр, и его уносят прочь.
Но из года в год жители Циской дуги не слишком-то верят этим прощальным обещаниям и в тот же день сметают весь ассортимент амулетов от пятнистых хищников.