Теперь он стал настоятелем храма Водяной Лилии, отстроенного на месте конфискованной усадьбы некоего графа, следил за деятельностью подчиненных ему мелких монастырьков и святилищ, принимал паломников, распространял учение Гамы, рассылая по Империи проповедников под видом купцов, актеров, ландскнехтов, бродяг всех мастей и даже священников Всеблагой церкви, хранил часть княжеской казны и массу княжеских секретов, а главное, по поручению князя, всецело одобренному Гамой, наладил великолепную шпионскую сеть, раскинувшуюся на всю Империю. Лучшего человека на этом месте нельзя было себе и представить.
Официально князь навещал монастырь Водяной Лилии ради душеполезных бесед с настоятелем и просветления через созерцание. Созерцать было что: за низкой стеной монастыря меж больших и малых построек, возведенных по эскизам самого Гамы, прихотливо петлял ручей, местами разделяясь на протоки и вновь сливаясь, и журчала на отводах ручья вода, перетекая из пруда в пруд. В прудах белели лилии и лениво шевелились спины упитанных рыб. Тишина, спокойствие, умиротворенность… Иногда Барини в самом деле приезжал сюда только для того, чтобы отдохнуть душой.
Сегодня он приехал для другого. Приехал с крепкими телегами и большой охраной, ибо груз был тяжел и ценен. Отто выполнил требуемое, привез золото. Привез и платину, добытую в горах рабами горских кланов и поднесенную Гаме. Барини знал, что крестьяне с равнины, мелкие купцы, не способные заплатить выкуп, и прочие несчастные, захваченные горцами в набегах, недолго живут на платиновых приисках. Что там княжья каторга по ту сторону гор! На каторге еще цветочки. Но проклятый металл был нужен, остро нужен. Приходилось закрывать глаза.
Открытая со всех сторон беседка возле большого пруда не позволяла тайно подслушать разговор. При взгляде со стороны казалось, что князь и настоятель погружены не столько в беседу, сколько в созерцание.
– Я начинаю чеканить золотую монету, – негромко говорил князь. – При весе имперского золотого она будет более высокой пробы. Вброс золота поколеблет имперские финансы.
– И нанесет удар по престижу Империи, – бесстрастным тоном добавил Сумгава.
Барини улыбнулся. Сумгава глядел в корень: до сих пор ни одному, даже самому крупному имперскому вассалу не дозволялось чеканить золотую монету. Серебряную, от крайности платиновую – еще куда ни шло. Но далеко не всем и лишь за большие заслуги. Начиная выпуск своих золотых, Барини давал Империи крепкий щелчок по носу. Одно дело – объявить о независимости и отстоять ее с оружием в руках, другое – вести себя как самовластный хозяин. А кроме того, деньги ходят повсюду, забредая в самые отдаленные углы, – теперь уже Империи не удастся изображать, будто Унган по-прежнему одна из ее провинций, разве что охваченная смутой.
– Вот именно, – сказал князь. – Нанесет. Удар. Да, кстати. Я забыл поблагодарить вас, настоятель, за приемку и хранение груза. Я признателен. В свете особых обстоятельств десять тысяч унганских золотых будут переданы в ваше распоряжение сразу, как только монетный двор отчеканит их. Это сверх обычного взноса.
– Щедрый дар, – с легким поклоном сказал Сумгава.
– И очень своевременный, – заметил Барини.
Настоятель остановил на лице князя внимательный взгляд.
– В самом деле?
– Безусловно. Потребуются большие восстановительные работы после пожара. Боюсь, что главный храм придется строить заново, а лес нынче дорог, да и камень тоже.
Помолчали, глядя на поднятую ветерком рябь на поверхности пруда.
– Князь мудр, – сказал наконец Сумгава. – Князь прозревает будущее. Могу ли я спросить князя: как скоро нам ждать бедствия?
– Боюсь, что со дня на день, – ответил Барини. Его забавляла эта словесная игра, но он не улыбался. – Только не бедствия, а гнусного преступления. Было бы просто замечательно, если бы прозорливость настоятеля помогла избежать ненужных жертв.
Сумгава сокрушенно покачал головой.
– Разум и сердце восстают против такого будущего, тем паче ближайшего… Но все в руках Единого. Смиренный монах благодарит князя за пророчество. Может ли он хотя бы надеяться, что поджигателя поймают?
– В этом нет никаких сомнений.
– Вероятно, негодяй окажется агентом одного из орденов Всеблагой церкви?
– Более чем вероятно. Но, скорее всего, наймитом.
Сумгава кивнул. Было ясно как день: Барини ищет повод к войне, будто мало ему поводов. Хотя, если посмотреть непредвзято, реальных неопровержимых поводов как раз нехватка. Особенно поводов скандальных, вопиющих, понятных самому тупому простолюдину, – поводов сказать во всеуслышанье: «Ну все, лопнуло мое терпение!» – и позвать того простолюдина на войну, да так, чтобы тот сам пошел в охотку. Понятна была и судьба «поджигателя» – быстрая казнь без предварительных пыток в обмен на публичное признание вины и имена тех, кто оплатил злодеяние. В тюрьмах всегда можно сыскать подходящую кандидатуру.