– Похоже, что открывает ящик в столе и что-то оттуда достает, – Раков в волнении выдвинул и задвинул ящик стола Голода. Тот даже не заметил этого.
Женщина прижала к груди руки и постояла так с минуту, потом подошла к печке, опустилась рядом с ней на колени.
– Смотрите, смотрите, она вынимает кирпичи! И что-то кладет в нишу. Вы понимаете? – Раков уже почти кричал.
– Все, успокойся. Сядь, – Голод почти толкнул Ракова на стул.
– Она что-то туда спрятала! Обратили внимание, как у нее были раздвинуты руки?! Как будто она держала коробку! Или шкатулку! Точно, шкатулку! А в ней…
– Раков, очнись! Какая шкатулка! Даже, если она там и была, ее уже давно оттуда достали!
– А, если нет?!
– Проверь. Ты же все видел!
– Что же мне, печку разобрать?
– А что ты предлагаешь? Еще один потоп и еще один ремонт?
– Нет. Но я не смогу! У вас же этот, абрек…
– У него свои задачи. А все, что внутри квартиры – на тебе, Раков. Давай, вперед, действуй. Оставь – ка мне записи с других камер, я посмотрю. Иди.
«Чутье этого журналюгу не подвело, получается довольно занятно. А с женщиной и правда что-то происходит. Конечно, все может оказаться и проявлением шизы, но все равно интересно. А этот пусть печку вскроет. Добавит остроты в сюжет! Не получится, Раков, боком пройти, не получится!» – Голод усмехнулся.
– Вызови через полчаса Рашида, Милочка, – сказал он, нажимая кнопку на интеркоме.
До прихода парня он решил посмотреть все остальные записи.
У него появилось странное чувство, что он уже где-то это видел. Глядя на своего друга детства Жорку Полякова, разгуливавшего в трусах по комнате, он вдруг подумал, что тот очень похож на своего отца. Аркадий Семенович был частым гостем в их квартире, самым, пожалуй, тихим и культурным. Он никогда не пил водку с матерью Васьки, он просто приносил ей цветы и конфеты и разные деликатесы в банках. Словно стесняясь, он выкладывал все это из газетного кулька, потом снимал плащ и шляпу и, оглядываясь на Ваську, шел в спальню. Однажды, вернувшись раньше положенного с улицы, Васька застал его сидящим за столом в одних трусах. Увидев Ваську, Аркадий Семенович метнулся в спальню, и Васька успел заметить только тонкие ножки, торчащие из трусов. Вот такие же ноги, тонкие и кривые, Василий Голод наблюдал сейчас и на экране монитора. Промотав почти все, Голод вдруг задержал кадр.
В комнату Полякова входила женщина. Голод вздрогнул. «Не может быть! У этого козла! Она!» – разозлился вдруг он не на шутку, – «Она ему все расскажет…»
…Он приехал в отпуск из армии всего на три дня. Матери дома не было, он ничего ей не сообщил, хотел нагрянуть так. Не то, чтобы сделать сюрприз, на самом деле, ему хотелось посмотреть на то, как она живет. Со стороны посмотреть, свежим взглядом. Он никогда ее не осуждал за приблудных мужиков и вольную для бабы жизнь. Но, он не хотел бы, чтобы она спилась тут без него, без его присмотра.
В холодильнике было пусто, на кухонном столе – крошки и засохшее кофейное пятно, в мойке – немытая посуда. Пахло чем-то затхлым, и Васька, рывком открывая форточку, громко выругался. Он прошел в комнаты, пооткрывал окна и там, но находиться в квартире так и не смог. «Пусть выветрится вся эта хмарь!», – подумал он, выходя на улицу. Первой, кого он встретил, открыв наружу дверь подъезда, была она, Катерина Сотникова. Обалдев от открытого по-летнему девичьего тела, ее широкой улыбки, он подхватил Катю на руки и закружил. Они просто гуляли по улицам до самого вечера, он рассказывал о службе, с шутками и анекдотами, она слушала и улыбалась. Уже когда стемнело, они подошли к ее дому. «Я провожу тебя до квартиры», – отметая все возражения уже только своим тоном, сказала он, поднимаясь за ней по ступенькам. «Что со мной случится?» – отшучивалась она.
Он ни разу не спросил ее о Жорке, а она словно тоже избегала разговоров о нем. И он на миг забыл, что она его, Жорки Полякова, почти, что официальная невеста. Он обнял ее за плечи в тот момент, когда она открывала ключом дверь. «Этого не будет», – вдруг твердо сказала она, поворачиваясь к нему лицом и глядя прямо в глаза. Он не знал, откуда взялась у него вдруг эта злость! Он рванул дверную ручку, толкнул ее в квартиру, ввалился туда сам и пинком захлопнул за собой дверь.
Она не кричала, молча и ожесточенно сопротивляясь ему и постепенно теряя силы. Он взял ее тогда, когда она уже она просто лежала на спине на жесткой ковровой дорожке в прихожей, отвернувшись от него и безучастно уставившись в стену. Он так и оставил ее, неподвижную, на том же коврике. И захлопнул за собой дверь уже с другой стороны.
В квартире матери было шумно. Какой-то мужик, развалившись на диване, орал матерные частушки. Мать пьяно покачивалась на стуле в такт его мычанию и курила сигарету.