Шанс (Коммуналка)

– Орал, что я не имела права скрывать, что и сейчас еще не поздно все исправить, что он мальчику много дать может! Что-то даже об учебе за границей лопотал. Все продумал! Только одно не учел – я не покупаюсь и ребенка своего не продаю. Вот так.

– Ладно, Кать, забудь. Не до Сашки ему теперь.

– Я же говорю, есть Бог на свете!

– И другие силы тоже…

– Ты о чем?

– Ты представляешь, мне сказали, что я – медиум.

– Удивила! Да Нани уже давно знает, что с тобой по этой части не все в порядке! – засмеялась Катя.

– И мне ничего не говорили?!

– Как тебе скажешь? Ты бы поверила? Медиум, говоришь? Нани говорила, что точно не знает, когда и кем ты станешь. Может, гадать будешь, или лечить. Сила, она говорила, есть. Значит, те сны…

– Похоже, в меня вселяется душа девочки, жившей в этой комнате.

– Это происходит тогда, когда ей, душе, что-то нужно от мира живых, – пояснила Катя уверенно.

– Да. Тоже мне сказала и Ядвига, экстрасенс из лесной школы. Ты слышала о школе Агнессы Бауман?

– Нет.

– Это по той же дороге, что и Заречное. Там воспитываются, а точнее, перевоспитываются подростки. С криминальным прошлым девочки. Меня туда отвез Беркутов, следователь, я тебе о нем говорила. Мы с Марининым в тот день к Нани ехали, а ее на даче не оказалось. Я позвонила, а у вас тут…Вот он и предложил заехать в Школу. А у Вити там внук сейчас, Беркутов туда его и определил. Господи, я как в рай попала! Такой покой… Ядвига то ли в гипноз меня ввела или еще как, только я сама себя ощущала девочкой-подростком. Видимо той, что и в своих снах. Словно по-настоящему все происходило. Ядвига потом сказала, что и разговаривала я голосом той девочки. И у меня там, в том мире, был кто-то, кого я очень любила.

– Мужчина?

– Брат, скорее. Не знаю….Мне было лет десять, потом чуть старше. Потом четырнадцать. Так, эпизоды, не целостная картина. Но – ярко, реально как-то. Со всеми ощущениями, болью, любовью. Да, я любила своего брата, безумно, преданно. А он…Он был любимцем родителей, я знала. Но ко мне относился очень хорошо, – Алевтина задумалась, точно опять погружаясь в мир свои грез.

– И, что дальше?

– Дальше? Нет, ничего. Она, Ядвига, все остановила. Сказала, что хватит, сил много потрачено.

– А сны? Дома. Еще были?

– Только сегодня ночью. Кать, мне страшно. Мне кажется, что я, или эта девочка, схожу с ума. И для этого есть какая-то причина. Очень серьезная причина. А тут еще кто-то ко мне в комнату залез в мое отсутствие, печку разобрал. Это уже в нашей действительности. Тайник там был: вынимаешь два кирпича, а там – ниша.

– И?…

– Пустая. Я точно помню, что во сне однажды туда что-то положила. Видимо, тот, кто залез ко мне, знал точно, где искать и нашел.

– Жаль! А вдруг что-то ценное?

– Вряд ли. По моим ощущениям – скорее, что-то личное. Может быть, вещицы какие, безделушки. Девочка все же!

– Все равно интересно было бы посмотреть, что там! А сегодня что было?

– Я уже давно поняла, что у нее что-то отняли. Только, что именно? Разлучили с братом? Но, даже, если они близнецы, это не смертельно. Рано или поздно, брат все равно бы завел семью, девушка вышла бы замуж. Они бы расстались, это неизбежно. Нет, здесь что-то другое! Понимаешь, Ядвига меня погружала в прошлое, в последовательное пошлое: детство, отрочество. А во сне я только в оном каком-то времени. Я, кажется, все еще девочка, но больно, как взрослой. Не знаю, как объяснить…Потеря не игрушки или перстенька любимого, а живая потеря, человеческая. И каждый раз происходит примерно одно и тоже. Словно зациклилось!

– Видимо, именно это и не дает успокоиться душе!

– Да, я тоже так думаю. Я попрошу Беркутова опять отвезти меня к Ядвиге. Я уверена, еще один сеанс, и я все пойму.

– Так, звони!

– Сейчас?

– Звони, звони, а я скоро вернусь, – Катя протянула Але телефонную трубку.

– Егор просил приехать к нему домой часам к шести. Вернулся из Германии Карташов, историк. С очень интересной информацией о семье Эмилии Фальк. Той старушки, которая завещала нам свою квартиру, – сообщила она возвратившейся чуть позже на кухню Катерине.

Глава 47

Он вдруг понял, что никогда ее не вернет. Никогда! Что бы он теперь не предпринимал. Да и что он мог совершить такого, чтобы она могла сказать: «Ты мне нужен, Поляков»? Он пришел к ней утешить, а ушел, читая в ее глазах жалость к себе. Эта жалость появилась у нее в тот момент, когда она перехватила его взгляд. А он смотрел на фотографию ее сына. Ее и Голода. Копии Голода. И не мог совладать с собой. Вздрогнул, отвел глаза. А потом в ее глазах появилось сожаление. Нет, жалость.

Он попросту сбежал. Собственно, его своим звонком спасла Алевтина. Катя попросила сходить за вином, он с радостью за это ухватился, а потом ретировался. А она еще, явно из вежливости, предложила выпить с ними. И вежливость эта была ничем иным, как проявлением все той же жалости. Он так понял.