Шанс на жизнь. Как современная медицина спасает еще не рожденных и новорожденных

Я не могла ему помочь. Если бы я спасла его от этого монстра, то сделала бы только хуже. Счет от десяти до одного не успокаивал. Малыш отчаянно хватался за меня, пока анестезиолог держал маску возле его лица. Он боролся, пока его глаза не закатывались, а тело с внезапным гортанным звуком беспомощно не проваливалось в сон.

– Если хотите, положите его на кровать, – мягко, но уверенно сказал мне анестезиолог. – Поцелуйте его, а мы позаботимся о нем, обещаю.

Маленькое тело казалось безжизненным. Его переложили на каталку, и перед выходом из кабинета я обернулась, чтобы еще раз взглянуть на творившуюся суматоху. Дверь за нами закрылась, и, неловко пытаясь скрыть свои эмоции, я позволила одной из медсестер обнять меня.

Второй кошмар случился с нами, когда Джоэл пришел в себя. Дело было даже не в том, как он выглядел, обмотанный трубками и проводами, а в том, что он был еще слишком мал, чтобы осознать, почему ему больно.

Каждый раз, придя в себя, он начинал хныкать, ничего не понимая. Мне казалось, он думает: «Где это я?». Когда я целовала его, я чувствовала запах анестезии, который пропитал его тело и расходился как радиационное поле.

После операции на сердце Джоэл проснулся в реанимации, подключенный к аппарату ИВЛ. Единственная отметина на его груди была удивительно аккуратной и совсем тонкой, однако из его тела выходили дренажная трубка и провода, прикрепленные к ней.

– Есть в этом нечто ужасное, – сказала как-то Кейт Булл, детский кардиохирург, – когда видишь трубку, выходящую из детской груди, а через нее в сосуд на полу сцеживается красная жидкость… Испытываешь внутреннее отвращение. В голове не укладывается, что эти окровавленные провода могут выходить из тела твоего ребенка (3).

Джоэл хотел повернуться, чтобы больше не лежать на спине, и дернул трубку в горле. Завыла сигнализация.

Только когда я увидела, как к моему сыну подбежала команда врачей и медсестер с дефибриллятором, готовым завести его сердце, я поняла, что тревога сработала из-за него. Чтобы дать место докторам, я вышла из палаты, дрожа всем телом. Не менее шокированная молодая медсестра обняла меня. Что там происходит? Я видела только толпу врачей, склонившихся над постелью моего мальчика, напоминавшего тряпичную куклу.

Несколько минут спустя все закончилось: сирену отключили, врачи вышли из палаты с улыбками, а наша семья стояла, замерев от ужаса. Одна медсестра разъяснила ситуацию: Джоэл попытался вытащить кислородную трубку из горла, но та застряла на полпути. Он перестал дышать, уровень кислорода упал. Доктора вытащили трубку, и малыш задышал при помощи небольшой кислородной маски, которая лежала на простыне рядом с ним.

Для взрослых операция на открытом сердце часто проходит непросто. Однако Джоэл пришел в норму после одной ночи, проведенной в отделении специального ухода. Хирургическое вмешательство не произвело на него серьезного впечатления, поскольку он был еще ребенком. Операцию провели в среду. К субботе мальчик уже переоделся в пижаму и катался на трехколесном велосипеде по больничному игровому центру, а уже к вечеру был дома. В течение следующих нескольких недель его одолевала слабость, и я вновь видела в нем старика, застрявшего в юном теле.

К счастью, в воспоминаниях о том дне у Джоэла остался лишь красный мотоцикл, на котором он ехал в больницу.

Вскоре после того, как Джоэла выписали, я завела анонимный блог о том, каково это – воспитывать больного ребенка. Хелен, добрая и начитанная мать двоих детей, наткнулась на него и принялась лайкать мои посты. Вскоре мы с ней встретились: оказалось, что мы жили рядом. Оба ребенка Хелен были здоровы, но она всегда искренне интересовалась кормлением через трубку или задержками в развитии и всячески поддерживала меня. Спустя годы, пока я писала эту книгу, у Хелен родился третий малыш, который казался здоровым, пока в ходе обычной послеродовой проверки у него не обнаружили шумы в сердце. Настала моя очередь оказывать ей поддержку.