Не подчиняться приказам красивых голых девушек – по этой части опыт у Тедди был нулевой, поэтому он неуклюже разоблачился, свалив свою одежду кучкой рядом с ее. Помедлив у края воды, чтобы замерить температуру, он услышал, как Джейси, заплывшая уже ярдов на тридцать, орет:
– Нет, трусишка! Надо заходить сразу!
И он опять поступил, как велели, – ринулся в воду, споткнулся и чуть не упал, когда глубина, которой он ожидал, под ногами не возникла. Когда на него обрушилась первая волна, он чуть не лишился мужества, но в последний миг все же не повернулся, чтобы на цыпочках выйти из воды, а нырнул с головой, как это проделала Джейси. Никогда прежде не было ему так холодно – озноб колол тысячью игл. Нащупав под ногами дно по другую сторону волны, он понял, что вода ему всего по бедро, а откат у прибоя здесь такой, что он тут же потерял равновесие и свалился. Не успел подняться, как на него обрушилась следующая волна и потащила к берегу. Он рассчитывал, что Джейси рассмеется над его комичной неловкостью, но увидел, что она плывет в открытое море, словно намеревается доплыть до Испании.
– Подожди! – крикнул он, подныривая под следующую волну – и под ту, что накатывала за ней. Когда он вновь заметил Джейси, она уже выплыла далеко за линию прибоя. Вода там покачивалась плавнее, и он наблюдал, как Джейси вздымается на каждом гребне и изящно опускается в каждую впадину. Ощущая, что начинает коченеть, он испугался, что сейчас расплачется от чистой радости.
Выбравшись за волны, он спросил себя, не позволит ли она ему себя обнять, а если да, то кого именно он этим предаст. Ее жениха? Двоих друзей, которых они оставили в чилмаркском доме? Бога – как человек, подумывавший о школе богословия? Но понял, что попросту слишком счастлив, ему наплевать, – и не успел он разрешить вопрос, как Джейси сама притянула его к себе, и его ледяная кожа ощутила, что ее тело почему-то теплое. Как такое возможно? Два человека, чуть ли не окоченевшие от холода, – и все же передают друг другу тепло?
– Тебе когда-нибудь бывало так холодно?! – в восторге завизжала Джейси, как будто замерзнуть – это шик, какого любому здравомыслящему человеку всегда мало.
– Нет! – ответил он, и зубы у него клацали по-настоящему. Он слышал, что у людей от холода стучат зубы, но предполагал, что это просто фигура речи. –
У нее зубы тоже стучали.
– Джейси? – произнес он. Его счастье, такое полное всего миг назад, теперь поддавалось ужасному сомнению.
– Что такое?
Ничего. Всё.
– Просто… я не знаю, что это значит, – сказал он, и зубы у него уже щелкали так, что удивительно, как она его вообще понимала.
– Что
–
Что она вообще захотела с ним сюда приехать, только вдвоем. Что она голая и радостная и уютно вжимается в его объятия. Что она, похоже, сейчас его поцелует. Нет, что она и
– Вот это? – переспросила она, прижимая его к себе еще сильней, пока они поднимались и снова опускались с каждым новым накатом. – Наверное, это значит, что замуж я в итоге не пойду.
Линкольн
И вот она. Не просто красива – даже на зернистой черно-белой микропленке. Линкольн и забыл легкую асимметричность ее лица, правый глаз чуть ниже левого, улыбка самую малость перекошена. Такая разница с тем, что считается красотой нынче. Девушка типа Бритни Спирс, левая половина лица идентична правой, как будто вся красота сводится к совершенству и симметрии. А поверх всего этого – еще одна встряска. Ее имя. “Джасти́н Кэллоуэй”. Для Линкольна она всегда была просто “Джейси”. Фамилия требовалась ей не больше, чем Мадонне или Шер. Имя и фамилия определяли личность как просто смертную.
Заметка в “Газетт” появилась в середине июня – через две полные недели после исчезновения Джейси, – и в ней содержался тот же призыв, что ее родители разместили в газетах Кейп-Кода и коннектикутского побережья: ВЫ ВИДЕЛИ ЭТУ ДЕВУШКУ? “Нет, – подумал Линкольн, – сорок четыре года не видел”.