Шанталь, или Корона против

Я могла бы отправиться в посольство, но в такой поздний час вряд ли найду там даже секретаря, не говоря уже о благородном дэршане, который войдет в мое бедственное положение, оплатит извозчика, даст ночлег, свяжется с женихом и служителями закона, чтобы те произвели арест. Адрес, где меня держали, я запомнила, как и лица похитителей. Но доказательств, кроме честного слова, у меня не было. А в чужой стране, дарьета без документов, денег, в потрепанном платье выглядит не слишком убедительно.

Словом, из двух зол я выбрала пансион. Если бы знала, что отвратительный вечер только начал шутить со мной, не сдвинулась бы с места.

— Привет, красавица! Покатаемся?

В один момент я оказалась зажатой с двух сторон мужчинами, третий запрыгнул на козлы, и я заметила, как золотом блеснула монета, исчезая в руке извозчика. Ужасная страна, где продаются все: от извозчика до портового служащего.

Возница хлестнул поводьями.

— А ну пошла! — гаркнул, и лошадь, всхрапнув, мигом растеряла сонливость, перейдя на бодрую рысь.

— Тихо, не дергайся.

Пистолетом мне сегодня угрожали, а вот ножом в бок — еще нет. Моя жизнь прямо наполнена сюрпризами, один «привлекательнее» другого.

— Вы не имеете права, я — иностранная подданная, дарьета, и никуда с вами кататься не поеду, — от злости мой имперский акцент прорезался сильнее, и фраканский вышел шипящим.

— Дарьета, ха!

И все трое разразились обидным гоготом.

— Ты себя видела, дарьета? Я за тобой час как наблюдаю и не засек, чтобы рядом с тобой была дуэнья. Вот скажи, разве дарьеты ходят одни в такое время?

Я могла бы ответить, что ходят, что традиция «мамки» ушла в прошлое, что в век просвещения и прогресса женщина не обязана быть привязана к дому глупыми правилами, да и не поздно еще, закат, но промолчала… Стоит ли доказывать что-то человеку с ножом в руке?

— Вот ты и сама понимаешь, что дорогое платье, которое ты, скорее всего, украла, и нежная кожа на руках — еще ничего не доказывают, — обрадовался моему молчанию мужчина.

— Я украла?! — с искренним возмущением повернулась к нему, чтобы тут же зашипеть от боли — лезвие разрезало платье, пройдясь по коже.

— Тихо ты! Вот дурная, — ругнулся фраканец. Он явно здесь был главным и точно не простым горожанином.

— Держи, — протянул платок и, предупреждая мое брезгливое «Нет», добавил: — Не бойся, чистый.

Платок я прижала к боку. Царапина была больше обидной, чем серьезной.

— Предупреждаю в последний раз. Если сейчас не отпустите, у вас будут, — я подчеркнула, — огромные проблемы с законом. Мой жених…

— Ага, жених, отец, дядя, — закивал фраканец, — все вы так говорите, а потом оказывается, что никто даже в розыск не подал. А за такую красавицу знаешь, сколько золотых отсыплют?

До этого вечера я была уверена — человека нельзя оценивать в золотых. Мама много раз говорила, что я — бесценный подарок, ну или «подарочек», когда злилась, но этот человека явно думал по-другому и собирался меня продать. Так, погодите. Продать меня?!

До меня медленно, но все же дошло, наша поездка — не глупая шутка, и молодые люди не просто провезут по городу, а сделают нечто более ужасное. От страха перехватило дыхание, я дернулась, забилась, стремясь к полному самоубийству — вывалиться на дорогу под колеса коляски.

Меня перехватили за шею, чуть придушив, отбросили обратно к спинке сидения, а потом навалились, придавливая так, что дышать приходилось с трудом, потому как двое взрослых мужчин весят, точно свиньи, откормленные для забоя.

— Вот дурная!

— Ай, кусается, зараза.

И почему даже ругань по-фракански звучит мелодично? Такой прекрасный язык и такой отвратительный народ!

— Держи её!

— Тихо!

И мне в рот вдавили кусок ткани. От мысли, что это могло быть, меня немедленно затошнило, и рот наполнился горькой слюной.

— Доброго вечера, гражданин городовой! Отличный вечер, не правда ли, а главное — небо-то отливает золотом.

Я задергалась, замычала, но меня прижали так, что перед глазами расцвели круги.

— А это наша подруга. Не обращайте внимания, она как переберет вина, становится буйной. Так что мы ее домой, в постельку. Пусть проспится.

Меня обозвали воровкой, а теперь еще и в пьющие женщины записали? Да я лишь бокал шампанского на балу себе позволяю.

Убью! Лично! Только дайте выбраться! И я предалась кровожадным мечтам.

Коляска остановилась в темном переулке. Две свиньи слезли с меня, и я вздохнула полной грудью, ощущая, как живительный воздух наполняет легкие. Глаза защипало. «Боги! Как хочется жить!»

Меня вытащили наружу, поддержали, чтобы не упала, убрали кляп, отряхнули платье и поправили прическу. Я с отстраненным спокойствием отмечала, как по телу проходятся чужие руки, трогая грудь.

— Какая красота, а?

— Но-но, слюни подбери. У тебя все равно на нее не хватит.

— Не сейчас, а через пару месяцев, а? Мне же, как своему, скидочку сделают?

— Я тебе дам скидочку! Пошли и так чуть не засветились.

Мир расплывался от слез, но плакать перед уродами? Никогда!

Скрипнула дверь, мы оказались в небольшой комнатке. Ящики и мешки вдоль дощатых стен. Меня на склад привезли?