Шантарам

Бог с головой слона был известен как Великий разрешитель проблем, помогающий справиться с трудностями. В беде люди обращали к нему свои молитвы, подобно тому как молятся Иисусу христиане. По совместительству Ганеш был также покровителем писателей.

– Довезти Ганеша до Нариман-Пойнта не проблема, – сказала жена Джозефа Мария. – Проблема в том, чтобы одеть Кано Ганешем. Он и платье-то не хотел надевать.

– Платье ему не понравилось, потому что он мужчина, – растолковал ей один из дрессировщиков. – Он очень чувствительный в таких делах.

– А против Ганеша он не будет возражать, – добавил его друг. – Я уверен, что это покажется ему хорошим развлечением. По правде говоря, он даже слишком любит покрасоваться перед публикой. Это один из двух главных его недостатков. Второй – что он заигрывает с девушками.

Он говорил очень быстро на хинди, и я решил, что ослышался.

– Что он делает? – спросил я Джонни.

– Заигрывает, – ответил он. – С девушками.

– Заигрывает с девушками? Господи, что он имеет в виду?

– Не знаю точно, но думаю…

– Ладно-ладно, оставим это, – прервал я его. – Не стоит объяснять.

Я бросил взгляд на заинтересованные лица окружающих, подивившись и позавидовав тому, что эти люди способны так близко принимать к сердцу проблемы двух бродячих циркачей и их медведя. Когда я покинул трущобы, поселившись в более богатом и комфортабельном мире, мне стало не хватать этого духа взаимной поддержки, готовности не колеблясь оказать соседу помощь. С этим не могла сравниться даже солидарность крестьян в деревне Прабакера. Я больше нигде не сталкивался с таким отношением людей друг к другу, такой заботой о ближнем – разве что за высокими стенами материнской любви. И после того как я проникся этой атмосферой, живя среди этих убогих, гордых и прóклятых богом хижин, я повсюду искал ее.

– Ничего другого я не могу придумать, – опять вздохнул я. – Если мы просто закроем его тряпьем, фруктами или еще чем-нибудь, он будет возиться и шуметь, и его услышат. А если мы оденем его как Ганеша, то сможем петь и плясать вокруг него и будем шуметь сами сколько понадобится. И тогда копы вряд ли остановят нас. Как ты думаешь, Джонни?

– Мне очень нравится этот план! – восторженно откликнулся он. – Я думаю, он замечательный. Надо попробовать.

– И мне он тоже нравится! – с горящими глазами воскликнул Джитендра. – Но знаете, нам надо торопиться – грузовик, наверно, будет ждать еще час или два, не дольше.

Все остальные согласно покивали: сын Джитендры Сатиш и Мария, Фарук и Рагхурам, которых Казим Али в наказание за драку связал когда-то за щиколотки, Айюб и Сиддхартха, которые заведовали маленькой «клиникой» после того, как я оставил трущобы. Джозеф тоже улыбнулся и дал свое согласие. И вот в сгущающихся сумерках мы всей толпой вместе с ковылявшим на четырех лапах Кано направились к большой мастерской Ракешбабы.

Старый скульптор удивленно вздернул седые брови, когда мы ввалились к нему, но решил не обращать на нас внимания и продолжал шлифовать и полировать деталь двухметрового фибергласового фриза с фигурами индуистского пантеона. Он работал за длинным столом, сколоченным из толстых досок, которые были уложены на двух верстаках. Стол, как и пол вокруг босых ног скульптора, был усеян опилками, стружками и ошметками папье-маше. Детали отливок и лепных фигур – головы, конечности и пышные круглые животы – были расставлены по всей мастерской среди плит, рельефных изображений, статуй и разнообразных заготовок.

Нам не сразу удалось уговорить Ракешбабу. Он славился вздорным характером и сначала решил, что мы разыгрываем его, желая посмеяться над ним и над богами. В конце концов его убедили три довода. Первым было страстное обращение дрессировщиков к заступничеству Ганеша, Великого разрешителя проблем. Слоноголовое божество, как выяснилось, было любимым персонажем скульптора из всех почитаемых индусами небожителей. Вторым доводом стало брошенное Джонни замечание, что, очевидно, эта задача старику не по плечу. Ракешбаба завопил, что может замаскировать под Ганеша сам «Тадж-Махал», если будет нужно, а уж медведь по сравнению с ним – это сущий пустяк для такого всемирно признанного мастера, каким он является. Но решающую роль сыграл сам Кано. Устав ждать на улице, он вломился в мастерскую и улегся на спину рядом с Ракешбабой, задрав кверху все четыре лапы. Брюзжащий старик тут же превратился в хихикающего, квохчущего ребенка, стал щекотать медвежий живот и играть с его болтающимися в воздухе лапами.

Наконец он выпрямился и выгнал из мастерской всех, кроме медведя и дрессировщиков. В помещение вкатили деревянную тележку, после чего скульптор задернул вход тростниковой циновкой.