Шантажист

– Э… нет. Спрыгнуть не получится, шавка, – оскалился мудак. Выплюнул сигарету в окно. Вонь в салоне была жуткая, хотелось вывернуть содержимое желудка, жаль, что он был пуст уже второй день.

У меня перехватило дыхание. Я сама попалась на эту удочку. Осталась без ничего. Тетя Юля была одинокой женщиной, все говорила, что перепишет на меня квартиру, но так и откладывала, а я не напоминала. Мне было неудобно, неловко, а теперь неудобно спать на улице.

Но я жила с женщиной, потому что ценила ее и любила, а не ради квартиры.

– Неблагодарная, – прошипел Коша, отодвинул резко кресло, пузо булькнуло и повернулось ко мне, а потом мужчина неожиданно дернул меня за волосы и наклонил. – Давай же! Строишь из себя целку. И попробуй укусить, шваль, убью на месте.

Я задрожала, захлебывалась словами о пощаде, терпела боль и жмурилась, чтобы не видеть, что у него там выпрыгнуло из штанов.

– Или в рот бери, Афина, или я разнесу по городу и сети все твои похождения, – повернул меня, все еще держа за волосы, приоткрыл бардачок и вытащил папку. – Здесь все досье, во всех ракурсах, шалава.

– Отпусти, – слабо пискнула я, когда на голове уже не осталось живого места. Все горело, казалось, что кожу срезали ножом и посыпали рану солью. – Я все сделаю, – сглотнула, и когда рука Коши дрогнула и послабила хватку, я вложила в удар локтем все силу. Нос твари хрустнул, по моей руке промчалась стрела боли. Урод закричал, как коршун, а я, вылетела наружу, выбив ногой дверь. Это было безумие. Жестокое, пахнущее ванильным летом со вкусом слез и пыли. Я споткнулась несколько раз, сбила колени, содрала ладони, поползла от машины на карачках, потом встала и еще пробежала, пока в спину не прилетела горячая волна. Я рухнула в траву, рассекла сломанной веткой куртку и проткнула остряком грудь. Вот почему эта палка сердце не прошила, а лишь оставила шрам на всю жизнь?

Стало жарко, душно и тихо. Я приподнялась и, неосознанно дернув ветку из раны,  отшвырнула ее, а потом упала снова. Когда приехала полиция, я смогла отползти в сторону, а потом скатиться по склону и спрятаться в кустах. Хорошо, что было тепло, и я не замерзла на земле.

Как я потом выбралась из города, не помню. Меня кто-то подвез, сжалился, увидев ободранную и окровавленную. Мне пришлось сказать, что на меня напали и обокрали. Получилась полуправда. Когда заехали в соседний город, я с автомата позвонила единственной подружке, которую знала – Лере. У нее тоже были трудности дома, больной отец и злая мачеха, но она приютила меня, дала временный кров, деньги и отправила учиться. Я смогла пережить весь этот ужас, только потому что мне попались хорошие и верные люди. Иначе бы я сгнила на обочине.

Осознавать, что машина Коши могла взорваться на несколько секунд раньше, мне не хотелось. Как ни мерзко, но я радовалась, что мерзавец сгинул, а папка с «досье» пропала вместе с ублюдком. Как сейчас ее помню – грязная, обшарпанная, с синей ленточкой на боку и обгрыженными углами. Вся суть моей пропащей жизни.

Шаг 55

Сон из прошлого заставил меня вскинуться на кровати с криком и задышать часто-часто. Малышка заплакала и потянула ко мне руки из кроватки.

– Ма… – она потерла глазки и захныкала. – На луци…

– Иди сюда, солнышко, – я вытащила дочку из колыбельки и пошла с ней в кухню. – Пить хочешь?

– Хосю, – Лика закивала темной головой. Волосы вились и переливались, будто шелк, от малейшего падения света на пряди.

Увидев нашего усатого жителя, дочка слезла на пол и побежала к котенку. Тот испуганно прижал уши и юркнул под стол.

– Ися! – возмутилась малая, а я заулыбалась. Уже больше двух лет улыбаюсь только ради нее. Уже во время беременности я знала, что буду идти дальше ради крохи.

Откровенно мне стало легче, не мучили воспоминания, перестало ныть в груди, пропало желание открывать интернет и искать фотографии Лиманова, вглядываться в его лицо, гладить по снимкам и жалеть об упущенных возможностях.

Через год после того, как я уволилась, он женился на Захаровой. С подругой мы оборвали связь. Я не винила ее, Арсен – хороший мужчина, заслуживает счастья, и Лена чуткая и веселая девушка – я была рада за них. Но вспоминать о прошлом каждый раз, когда она мне звонит, оказалось тяжело. Не хотелось теребить раны, потому я перестала отвечать на звонки, а через время сменила номер. Снова.

Пока грела молоко и суп, малая складывала кубики и подозрительно поглядывала на кота. Он возмутительно спокойно вылизывал шерстку и мурлыкал.

– Ма-а, – позвала доча, дернув меня за подол халата, и я утонула в черных глазах.

Почему они такие темные, будто угли? Почему не голубые? У меня и Вовы ведь светло-голубые, и этот факт меня очень пугал. Тридцатое декабря я так и не вспомнила, даже к психотерапевту ходила – безрезультатно. Она говорит, что я неосознанно блокирую память, потому что это делает мне больно. Организм так защищается от стрессов. Звучало неправдоподобно, но мне уже было все равно.