Шантажистка

Подобный прием не может не радовать сердце и являет собой разительный контраст с несколькими электронными посланиями и небрежными рукопожатиями бывших вестминстерских коллег.

По пути к стойке я удостаиваюсь бесчисленных хлопков по спине. За прошедшие десять лет я так или иначе общался со всеми собравшимися, однако не могу похвастаться, что знаю их хорошо. Что ж, виноват в этом только я один. И все же мне очень приятно видеть, что все эти люди пришли попрощаться со мной. Я громогласно заказываю выпивку для всех присутствующих, и стены паба содрогаются от всеобщего ликования. Затем прошу Фрэнка открыть счет. Несомненно, кредитка существенно пострадает, но меня это совершенно не волнует.

Итак, музыкальный автомат запущен, напитки льются рекой, и я оглядываю зал в поисках человека, которого по-настоящему надеялся здесь увидеть. Безрезультатно, и я обращаюсь к Фрэнку за стойкой:

— Клемента не видел?

— Ох, прости, дружище. Собирался позвонить тебе и предупредить, да замотался. Он решил переехать.

— Что? Когда это он решил?

— Да в обед заходил попрощаться.

— И куда он уехал?

— Толком и не объяснил. Сказал только, что хочет быть поближе к дому.

— Поближе к дому? Я-то думал, что он родился и вырос в Лондоне.

— Я тоже так считал, но ты же его знаешь. Наш Клемент — сущая загадка.

— Эх, жалко-то как…

— Но он кое-что оставил тебе.

— Правда?

— Ага. Вроде Джини отдал. Погоди секунду, схожу заберу.

Если вдуматься, «жалко» совершенно не отражает моих чувств по поводу отсутствия Клемента. Ведь именно в этом пабе я с ним и познакомился, и мне так хотелось бы замкнуть круг. Пожалуй, больше это говорит о моей жизни, нежели его, но теперь я понимаю, что великан был одним из весьма немногих людей, на кого я действительно мог положиться. И если бы не его прагматизм и твердая решимость, этим вечером, скорее всего, я бы напивался совсем по другому поводу.

Вот только чувства эти явно не взаимные, и это очень ранит.

— Вот. — Фрэнк протягивает мне небольшой плоский пакет в оберточной бумаге.

Кладу его на стойку и с надеждой спрашиваю:

— Он просил передать что-нибудь на словах?

— Нет.

Отдираю полоску скотча на обертке и срываю бумагу. Моим глазам предстает нечто, смахивающее на оборотную сторону фоторамки. Я с любопытством переворачиваю вещицу. Это действительно черно-белый снимок, аккуратно вставленный в деревянную рамку.

На нем запечатлен ряд стоящих плечом к плечу шестерых мужчин в костюмах, и все как один поднимают бокалы. Через несколько секунд мне становится понятно, почему Клемент взял на себя труд поместить фотографию в рамку. Стоящий по центру мужчина поразительно напоминает моего отца, в возрасте сорока с небольшим. Но ошеломляет меня не только вид отца, но и место, где было сделано фото.

— Фрэнк, можно тебя на секундочку? — окликаю я через стойку.

Бармен неспешно подходит, и я демонстрирую ему снимок.

— Никогда не видел этой фотографии, — удивляется он.

— Но ее же явно сделали здесь?

Фрэнк внимательно рассматривает снимок.

— Ну да, вон, даже музыкальный автомат стоит.

Я указываю на мужчину в центре.

— Думаю, это мой отец.

— Вот как?

— Да, и чем больше смотрю, тем больше уверен. Пожалуй, здесь ему сорок с небольшим, так что снимок сделан где-то в начале семидесятых.

Бармен снова смотрит на фотографию.

— Похоже на правду. Твой старик ведь тоже был политиком?

— Целых сорок лет. Но я понятия не имел, что он наведывался в «Фицджеральд».

— Тогда это был закрытый клуб. Как мне рассказывали, пользовался особой популярностью среди политиков, предпочитавших шалить подальше от посторонних глаз. Кто бы мог подумать, что твой отец был его завсегдатаем!

— Просто невероятно. Целых десять лет ходил сюда и даже не догадывался…

Где Клемент раздобыл эту фотографию, выше моего разумения. И мне даже неловко, что он взял на себя такой труд. Увы, каким бы признаком внимания к моей персоне ни служил подарок, он лишь увеличивает мое сожаление, что я не могу поблагодарить его и достойно с ним попрощаться.

Я прошу Фрэнка припрятать снимок под прилавок, чтобы с ним ничего не случилось на гулянке.

Только на следующий день я замечаю самого фотографа — едва различимое отражение на оконном стекле возле музыкального автомата — здоровяка в джинсовом костюме с щегольскими усами в форме подковы.

Шесть месяцев спустя

38

С пододеяльниками я не лажу. И необходимость заправлять имеющиеся у нас двадцать четыре кровати воплощает для меня версию ада, которую я, естественно, всяческими способами пытаюсь избегать.

— Пойду-ка посмотрю, вдруг они уже приехали.

— Нет, не пойдешь, — пресекает мою малодушную попытку Эмма. — До приезда еще пятнадцать минут, а нам осталось заправить всего четыре кровати!

Отвечаю хмурым взглядом, но делать нечего, мученически запихиваю очередную подушку в наволочку.

— И нечего дуться, — добавляет она. — Ты все равно заправил только три.

— Да знаю я, но это сущая пытка, — притворно бушую я.

По свершении четвертого подвига неспешно подхожу к окну. Вид со второго этажа — прямо ежедневно сменяющаяся открытка, и сегодня нас радует чистое голубое небо и лучезарное солнце.