Шарль Моррас и «Action française» против Германии: от кайзера до Гитлера

Что это? Крайний догматизм, отсутствие вкуса или обида непризнанного поэта? В рецензии на собрание стихов Морраса «Внутренняя музыка» Георгий Адамович назвал его любовь к музам «безнадежной и неразделенной»: «Общие его представления о поэзии величественны. Но лишь только дело дойдет до их конкретного применения, Моррас делается жертвой своего фанатизма и прямолинейности. Он как бы забывает, что если в искусстве и нужны правила, то только для того, чтобы могли существовать исключения. Есть в искусстве один непререкаемый закон – “победителей не судят”. Во всех оценках Морраса чувствуется, что он руководится теоретическими предпосылками, но что он глух и слеп к результатам. Еще очевиднее это в его собственных стихах»[88].

Критик Даниэль Галеви, которому Моррас адресовал предисловие к «Внутренней музыке», придерживался иного мнения: «Поэзия связана с самыми волнующими моментами вашей жизни, – писал он автору. – Счастлив и горд, что вы мне это доверили» (LCM, 389). Сказанное можно списать на издержки жанра, но искренним поклонником поэзии Морраса был такой далекий от него – и политически, и литературно – человек, как Гийом Аполлинер.

В отличие от теоретика Морраса, Баррес считал себя прежде всего художником и политиком, т. е. практиком. В 1908 г. Массис в эссе «Мысль Мориса Барреса» назвал его философию «философией действия», отметив ее «антиинтеллектуалистский» характер (МРВ, 14, 44). Восходя к высказываниям самого Барреса, это звучало комплиментом. В нашумевшей книге «Сегодняшняя молодежь» (1913) Массис и Альфред де Тард объявили одной из главных черт нового «поколения французского возрождения» именно антиинтеллектуализм, вкладывая в это понятие неприятие чрезмерного рационализма, сциентизма и скептицизма старших (JGA, 19).

Однако в эссе «Морис Баррес, или Поколение относительного» (1923) Массис критиковал мэтра за «неверие в ум» и «презрение» к нему – имея в виду ум философствующий, «независимый разум, существующий в каждом из нас, который позволяет нам приблизиться к истине» (HMJ, 196–197). «В основе учений Барреса и Морраса лежит агностицизм, – отметил он, – но Моррас идет дальше, поскольку никогда не обесценивает разум, а его стройная система неизменно отдает предпочтение уму. <…> Система Барреса, напротив, вся проникнута субъективными противоречиями» (HMJ, 196–197).

«Характер человека оценивается по его восприятию смерти, – считал Леон Доде. – Качество писателя оценивается по тому, как он говорит о смерти – не в том, что касается его самого, – и о мертвых. Она есть великая мера и литературы, и души, поскольку литература – не что иное, как самое непосредственное и самое полное выражение души» (LDE, 33). Темы смерти и умирания – людей, городов, культур – занимают важное место в мировосприятии и эстетике Барреса, придавая им пессимистический, декадентский колорит. «Культ мертвых – порождение индивидуалистического сознания» (MPB, 48), – утверждал Массис, противопоставив Барреса оптимисту и коллективисту Моррасу: «У первого приятие смерти как умиротворения; у второго мужественное и сознательное сопротивление всему, что грозит сущему и покушается на законы природы и жизни» (HMJ, 214).

Услышав о внезапной кончине одного из соратников, Моррас сжал кулаки и со слезами и гневом воскликнул: «Не умирают!» – а затем отказался пойти на похороны. «Не умирают, – пояснил Массис, – когда осталось дело, которое надо сделать, добро, которое надо защитить, зло, которое надо уничтожить, борьба, которой надо отдать всего себя, и труда еще на полвека!» (MNT, I). «Неприятие смерти, – говорил он, чествуя Морраса в 1937 г., – начертано на каждой странице его произведений, мобилизованных против могущества смерти, будь она в облике индивидуализма или романтизма, демократии или революции»[89]. «Все творчество Морраса посвящено защите жизни», – суммировал в 1932 г. Робер Бразийяк, в ту пору молодой моррасианец[90].

В памяти Пьера Монье, рядового «королевского газетчика» середины 1930-х годов, сохранился характерный эпизод. «Люди короля», как обычно, охраняли типографию L'AF. Увидев вошедшего туда Морраса, один восторженный юноша бросился к нему со словами: «Я всецело предан нашему делу и готов умереть за него!». «О, нет! – застонал Моррас. – Не существует дела, за которое надо умирать! Нет! Надо жить, жить для дела, а не умирать за него!.. Это республика говорит, что “француз должен умереть за нее”! Это республика хочет, чтобы французы умирали. Но не монархия!». «Надо жить! Жить!» – продолжал повторять он[91].