Шарль Моррас и «Action française» против Германии: от кайзера до Гитлера

Бо́льшая часть комментаторов соглашалась с выводами Агатона, но не всем они нравились. Некоторые заметили, что семинарии и военные училища не ломятся от наплыва абитуриентов. Агатон ответил, что наметил тенденцию, которая разовьется в ближайшем будущем. Через всю книгу аккуратно, но без лишнего акцентирования проходит мысль о том, что новое поколение не только прониклось идеей реванша и чувствует единство с соотечественниками в «отторгнутых провинциях», но и готово к войне с Германией. Жак Жари, автор «проницательного эссе» о Барресе, писал Агатону: «Молодые люди начинают ненавидеть Германию просто потому, что она есть, потому что она угрожает нам и посягает на нас» (JGA, 251).

Сочетавший монархизм Морраса с синдикализмом Сореля, Валуа подвел итог: «Молодежь, которая завтра будет формировать кадры французского общества, революционна – во имя традиции, французского порядка и родины. Наиболее пылкая, одухотворенная и боеспособная часть этой молодежи настроена националистически и жаждет монархии» (JGA, 234–235). Однако другие упрекали нарисованных Агатоном молодых людей в романтизме, чувствительности и отсутствии серьезного мировоззрения.

«Современную молодежь» читали повсеместно: ее обсуждали, например, герои Ромена Роллана в «Жан-Кристофе». В моем экземпляре много карандашных помет прежнего владельца, но идентифицировать его непросто. Из дарственной надписи соавторов, раскрывших инкогнито, вырезана фамилия адресата – характерный для Франции вид книжного вандализма. В книгу вложена визитная карточка Габриэля Гисто, министра народного просвещения и изящных искусств во время работы соавторов над анкетой, ставшего к моменту ее выхода министром торговли и промышленности. Экземпляр предназначался ему? Или кому-то из его знакомых, использовавших карточку в качестве закладки?..

IV

Соответствовала ли действительности нарисованная Агатоном картина или отражала то, что хотели видеть соавторы?

«Интересно, что каждый, проводящий анкету, обнаруживает молодежь, настроения которой полностью соответствуют его собственным», – иронизировал де Гурмон. Сравнив книгу с «рекламой минеральных вод», он увидел в ней «всего лишь одно из отражений реакционных настроений» (ТНМ, 135). Взволнованный Роллан призвал соратников «выступить против апологий Агатона и других самодовольных молодых людей». Не оспаривая результаты анкеты по существу, он считал наличие «молодежи, опьяневшей от националистического и военного тщеславия» дурным знаком, основанием для пессимизма, а «так называемое французское возрождение» – «яростным выступлением реакции против Республики» (ТНМ, 129–130).

О том, насколько были правы в своих выводах авторы «Духа новой Сорбонны» и «Современной молодежи», можно отчасти судить по реакции общества на законопроект о трехлетнем, вместо двухлетнего, сроке воинской повинности, внесенный правительством в 1913 г. как ответ на рост вооружений Германии. «Вся французская молодежь в прекрасном патриотическом порыве с подлинной и сильной радостью восприняла возвращение к трехгодичной военной службе», – восторженно писал Массис, пояснив: «Она готова к этому самопожертвованию ради блага и величия своей родины. Пока старшие медлят с решением, голос юности уже слышен и оповестил о своем доверии» (НМА, 105). В отношении всей молодежи он, возможно, преувеличил, ибо не все были так ревностны и активны, как «люди короля», но в отношении «старших», подразумевая левых и большинство либералов, оказался прав. «Естественно, что Сорбонна протестовала против закона, который сделал нашу армию сильнее, поскольку именно Сорбонна испытывает ужас перед армией. <…> Профессор, интеллектуал тщеславно презирает солдата, славу, величие армии» (НМА, 114).

Двадцать лет спустя критик Жан Геено, бывший на четыре года моложе Массиса и соответствовавший формальным критериям анкеты про «современную молодежь», утверждал, что описанные в ней настроения были характерны лишь для националистически настроенной «золотой молодежи», а в его окружении ничего подобного не было: «Я не слышал трубный звук боевого рога. В предвоенные годы у меня не было никакого ощущения приближающейся катастрофы» (HMG, V). В декабре 1939 г. Массис процитировал эти слова в предисловии к сборнику статей «Тридцатилетняя война. 1909–1939».

Более подробно и убедительно корректируют нарисованный Агатоном портрет поколения мемуары Марселя Деа, вечного оппонента Морраса и Массиса – будь то в качестве социалиста, сторонника авторитарной однопартийной системы или «коллаборанта» по убеждению. Отличник из провинции, восемнадцатилетний Деа приехал в Париж в 1912 г. и поступил в лицей Генриха IV, готовясь продолжить образование в Высшей нормальной школе. Он тоже учился у Алена, «радикал-социалиста, но на свой собственный лад», «уроки которого навсегда обезопасили нас от любого слепого догматизма» (DMP, 22), хотя с последним применительно к Деа можно поспорить. Он соответствовал критериям анкеты Агатона, о которой наверняка знал, хотя ни разу не упомянул ее.