Шарль Перро

В своей книге «Параллели между древними и новыми в вопросах искусства и наук» Шарль сам рассказал о том, как он защищал друзей. Он описывает одну вечеринку, на которой группа литераторов избрала мишенью для своих острот автора оперных либретто и комедий Кино: «…они в конце трапезы со стаканами в руках подошли к присутствовавшему среди них Люлли (который писал музыку для комедий Кино. — С. Б.) и, приставив ему к горлу стаканы, принялись кричать: „Отрекись от Кино, или ты погиб!“ Вдоволь посмеявшись этой шутке, они стали говорить серьезно и ничего не упустили, чтобы отвратить Люлли от поэзии Кино. Но так как они имели дело с человеком проницательным и просвещенным, их усилия ни к чему не привели. Разговор зашел и обо мне, и один из этих господ добродушно сказал, что напрасно я так упорно поддерживаю господина Кино и что хотя я его старый друг, но дружба тоже имеет свои границы и поскольку господин Кино настолько упал в общем мнении, я могу только разделить его участь, а поэтому, если среди присутствующих у меня есть друг, он должен милосердно предупредить меня об этом.

Г-н Д., хозяин дома, где давался ужин, будучи расположен ко мне, взял на себя эту миссию. После того как он сделал мне спасительное внушение, за которое я поблагодарил его, я спросил, что, по мнению этих господ, заслуживает такого порицания в операх г-на Кино. Они находят, сказал он мне, что в них нет достаточно тонких и оригинальных мыслей, что выражения, которыми он пользуется, слишком просты и обыденны и, наконец, что для стиля его характерно употребление постоянно повторяющихся слов.

Меня не удивляет, ответил я, что так говорят эти господа, не знающие, что такое музыка; но неужели вы, сударь, сказал я, человек, который знает ее во всех тонкостях и которому Франция обязана таким чистым и мелодичным пением, каким не может похвалиться ни одна другая нация, — неужели вы не понимаете, что, если бы слова для опер писались сообразно желаниям этих господ, актеры не могли бы их петь, а слушатели — понимать. Ведь каким бы отчетливым ни был голос, часть того, что поется, звучит невнятно, и какими бы простыми и безыскусными ни были мысли и слова арий, кое-что в них всегда пропадает для слушателя. Что же получилось бы, если бы мысли были тонкими и оригинальными, а слова, выражающие их, — малоупотребительными и принадлежащими к числу тех, которые уместны только в возвышенной поэзии? Никто ничего не понял бы. Надо, чтобы в поющемся слове слог, который мы слышим, позволял угадывать слог, который мы не слышим, чтобы во фразе услышанные слова восполняли ускользнувшие от слуха и, наконец, чтобы по одному отрывку можно было понять общий смысл. А это возможно только в том случае, если слова, выражения и мысли совершенно просты, всем известны и весьма употребительны. Таким образом, г-на Кино бранят как раз за то, что у него всего более заслуживает похвалы, ибо он сумел, пользуясь некоторым числом обычных выражений и весьма простых мыслей, создать столько прекрасных и приятных произведений, притом самых разнообразных. Вот почему г-н Люлли, как видите, отнюдь не жалуется на него, убежденный в том, что никогда не найдет лучших слов для пения и более подходящих для того, чтобы положить их на музыку».

И заключает свой рассказ Шарль Перро такими словами:

«…Правда, в ту пору я был чуть ли не единственным человеком в Париже, осмелившимся высказаться в пользу г-на Кино — так повлияли на мнение двора и всего города другие авторы, ополчившиеся на него из зависти».

Приведем еще одно место из книги «Параллели между древними и новыми». Речь идет о поэте Жане Шаплене, который сыграл столь важную роль в становлении Шарля Перро и которого тот всегда считал своим другом:

«…Как-то раз я оказался в компании, где кто-то прочел стихотворение, якобы взятое из поэмы Шаплена „Девственница“:

Утесы грозные с вершиною крутою,
Вам ведома судьба злосчастная моя,
Леса дремучие, вам ведомо, что я
На жертвенный алтарь любви влекусь душою.

Все по очереди стали восклицать: что за нелепость, что за чепуха, можно ли найти более смехотворную вешь, чем „Девственница“?

Заметив, что я не смеюсь и не говорю ни слова, хозяин дома спросил меня: разве вы, г-н Перро, не разделяете общего мнения и не хотите ли вы выступить в качестве защитника „Девственницы“?

— Не беря на себя эту роль, — ответил я ему, — осмелюсь сказать, что несправедливо осуждать большую поэму на основании четырех стихов, взятых (между прочим) из разных мест и злокозненно соединенных между собой — таким способом можно любое сочинение выставить в дурном свете.

И так как господин, вызвавший меня на разговор, весьма любил архитектуру и разбирался в ней, я продолжал: