Шарло Бантар

— Удивляюсь тебе, Жорж! — прервал вдруг Арнольда громкий, резкий голос Жозефа Бантара. — Сейчас дорога, каждая минута, и мы только зря тратим время. Кто станет вести с тобой переговоры? Ты предлагаешь обратиться за посредничеством к американскому послу Уошберну. Напрасный труд! Ты не знаешь, что это за птица! Только что я встретил одного знакомого шотландца. Он с возмущением передал мне свой разговор с послом. Шотландец убеждал его добиться примирения Версаля с Парижем. Что же ответил Уошберн?.. «Парижане — бунтовщики, пусть сложат оружие! Все, кто имел отношение к Коммуне, и те, кто ей сочувствует, будут расстреляны!» Как видите, посол Америки вполне поддерживает Тьера, когда дело касается кровавой расправы с коммунарами. Чего же можно ждать от такого посредника?.. Парижская коммуна одинаково ненавистна Уошберну и Тьеру, потому что она строит новое социалистическое общество. Коммуна — это борьба за права человека, это народ, сам управляющий своими судьбами, это справедливость и право жить, работая. Уошберн, Тьер и Бисмарк в равной мере хотят уничтожить Коммуну как можно скорее. Всё равно поэтому, состоятся ли переговоры или нет, — если эта шайка победит, она с одинаковой безжалостностью уничтожит всех, кто боролся за свободу. Разница только в том, что переговоры ослабят наше сопротивление, и врагам дешевле обойдётся победа. Так не дадим же им этой возможности!..

Гневными возгласами и призывом к продолжению борьбы выразили члены Коммуны свой отказ от переговоров с вражескими представителями.

Гул орудий, уже осаждавших подступы к ратуше, сопровождал горячие споры депутатов. Стены ратуши то и дело сотрясались от взрыва пороховых погребов и складов. Оставаться здесь было опасно, и депутаты решили уйти из помещения Думы.

Едва только телеги и омнибусы, нагружённые военными припасами и документами, миновали площадь, как вдруг из стрельчатых окон ратуши вырвались языки пламени. Величественное здание — свидетель бурной политической жизни Парижа со дня 18 марта — было охвачено огнём.

В мэрию одиннадцатого округа стекались остатки отрядов национальных гвардейцев из захваченных врагом районов. После короткой передышки каждый должен был избрать себе улицу, на которой ему предстояло продолжать борьбу. Командующих не было. Обстоятельства подсказывали, что надо делать. Все были объединены общим чувством негодования против версальцев.

Стойкость коммунаров и возводимые ими повсюду новые укрепления вызывали беспокойство прусского правительства.

Пруссакам были нужны деньги. Тьер обязался уплатить им контрибуцию, как только непокорный Париж будет разгромлен.

Получив сведения, что за последние два дня на улицах Парижа выросло ещё шестьсот баррикад, Бисмарк решил пустить в ход свою дипломатическую машину, чтобы помочь Тьеру овладеть столицей.

Вечером в подъезд дома номер 95 по улице Шайо вошёл хорошо одетый мужчина средних лет и попросил привратника проводить его к секретарю господина Уошберна.

— Посол ждёт вас, господин Тронсен-Дюмерсан, прошу к нему пройти, — сказал секретарь и провёл посетителя в кабинет посла Североамериканских Соединённых Штатов.

Уошберн сидел за столом, развалившись в кресле, и читал газету. Не поднимая глаз и не прекращая чтения, он сухо ответил на приветствие вошедшего.

Тронсен-Дюмерсан привык к более внимательным встречам в приёмных иностранных посольств. Несмотря на своё французское подданство, этот молодой предприимчивый человек состоял дипломатическим курьером у нескольких иностранных послов, оставшихся в Париже в дни Коммуны.

С удостоверениями, на которых красовались печати голландского, итальянского и английского посольств, Тронсен-Дюмерсан открыто и свободно разъезжал между Парижем и Версалем. Он сам правил вороным рысаком, запряжённым в роскошный экипаж.

Под видом дипломатической почты он получал для Тьера секретные донесения от сотрудников посольств, следящих за каждым шагом правительства Коммуны. Он отвозил их в Версаль, а оттуда доставлял в Париж сотни тысяч франков для расплаты со шпионами.

Тронсен-Дюмерсан встретился с американским послом не в первый раз, и ему был хорошо знаком самодовольно-высокомерный тон Уошберна в обращении с людьми. Пресмыкаясь перед власть имущими, Тронсен-Дюмерсан и сам умел быть надменным с теми, кто стоял на общественной лестнице ступенью ниже, чем он. Вот почему секретаря Тьера не смутили ни холодный приём, ни пренебрежение американского посла.

Тронсен-Дюмерсан не решался сесть без приглашения и стоял в ожидании, пока заговорит американец. Но Уошберн не торопился.

— Я пришёл по поручению господина Тьера, — начал Тронсен-Дюмерсан, тяготясь молчанием посла. — Вернее, я явился по вашему вызову.

Уошберн отложил газету в сторону и вдруг оживился:

— Да, да… Я хочу знать: когда будет покончено с бунтовщиками? Что поручил вам передать господин Тьер?

— Господин Тьер заверяет вас, что Париж будет очищен от коммунаров в ближайшие дни, даже если придётся потопить в крови всю столицу.

Но и такой решительный ответ не удовлетворил Уошберна.