Шарло Бантар

— За себя и за Мари… — шептал он сквозь слёзы, горячо обнимая друга.

— Париж бессмертен, пока в нём будут рождаться такие дети! — раздался чей-то восхищённый голос.

Это замечание подлило масла в огонь.

— Чего ты смотришь, Таро! Разними этих бездельников!

Таро силой вырвал Гастона из объятий друга.

— Прощай, Кри-Кри! Да здравствует Коммуна!

Это были последние слова Гастона, которые донеслись до Кри-Кри. Железная дверь с шумом захлопнулась за Гастоном и его палачами.

Вне себя от горя Шарло подбежал к окну. Он не переставал кричать: «Гастон! Гастон! Прощай, Гастон!», хотя юноша не мог уже его слышать…

Раздался глухой ружейный выстрел. Его значение не сразу дошло до сознания Кри-Кри.

Жозефина Ришу, всё время с глубоким состраданием следившая за мальчиками, тихо прошептала:

— Бедное дитя! Ему, наверное, не было ещё пятнадцати лет!

Кри-Кри вздрогнул и подбежал к Ришу:

— Почему вы сказали «было»?

Ришу обняла Кри-Кри за плечи и спросила:

— Разве ты не слышал?

Шарло вырвался из объятий женщины и, закрыв лицо руками, забился в угол.

«Гастона больше нет… Разве вот так просто кончается жизнь?.. Что же делать? Как можно сидеть сложа руки, ничего не предпринимая?.. Нет-нет, надо что-то сделать!»

Кри-Кри встрепенулся. Ужасная правда была в том, что Гастона не стало, но правда была и в том, что какой угодно ценой баррикада дяди Жозефа должна быть спасена от предательства.

Теперь Шарло с нетерпением ждал прихода жандарма. Каждый раз, как открывалась дверь, ему казалось, что появилась возможность проскользнуть в неё. Несколько раз загоралась таким образом надежда, но тотчас угасала, когда свирепая фигура солдата закрывала собой дверной проём.

Он снова прильнул ухом к двери, но почти тотчас отпрянул от неё.

В подвал ввели ещё одного пленного, именно «ввели», так как сам он не мог передвигаться. На молодом, закопчённом порохом лице усталость и бессонные ночи оставили следы. Он сразу же повалился на пол, часто переводя дыхание. Все ждали, когда он заговорит. Ждать пришлось недолго. Отдышавшись, молодой человек поднял голову и сказал:

— Здравствуйте, товарищи! Вот я опять среди своих. Какое это счастье! Меня зовут Жанто. Здравствуйте, товарищи!

Он помолчал, как бы собираясь с силами, и затем стал рассказывать, часто останавливаясь, чтобы передохнуть:

— Я сражался на баррикаде на площади Шато д’О. Знаете? В последние дни её называли баррикадой Делеклюза. Пока площадь была в наших руках, версальцы не могли пройти в рабочий Бельвиль. Вот почему они так бешено её атаковали. Баррикада была укреплена ненадёжно. Вихрь ядер и пуль то и дело обрушивался на Шато д’О. Но баррикада продолжала жить. День и ночь с нами были депутаты Ферре, Верморель, Жаклар, Журд, Бантар… Многие члены Коммуны нашли себе здесь могилу. На нашей баррикаде смерть настигла и военного делегата Делеклюза…

Затаив дыхание слушали коммунары рассказ Жанто. События в Париже развёртывались с такой быстротой, что пришедшие сюда вчера едва могли поверить сегодня, как далеко зашли версальцы в глубь Парижа за истёкшие сутки.

— Нас оставалось всего семнадцать, — продолжал рассказ Жанто, — когда версальцы обошли баррикаду и окружили нас со всех сторон. Скоро мы истратили всё, до последнего снаряда, до последней пули. Много раз слышали мы, как с той стороны баррикады версальский офицер кричал: «Сдавайтесь!» В ответ ему раздавалось одно только: «Да здравствует Коммуна!» Наконец Каро, держа в руке красное знамя, взбежал на насыпь. Все остальные шестнадцать бросились за ним, повторяя его возглас: «Да здравствует Коммуна!» При виде такого бесстрашия версальский офицер растерялся. Из соседних домов жители кричали: «Не стреляйте в них! Не стреляйте! Они ведь безоружные!» Но офицер дал команду: «Огонь!»

Что было дальше, не помню. Я упал без сознания, а когда очнулся ночью, увидел, что лежу в больнице. Я не мог понять, как туда попал, а спросить ни у кого не решался, не зная, в чьих руках район, где находится больница. Подавая мне пить, сестра заметила мой беспокойный взгляд и шепнула: «Тебя подобрали добрые люди и принесли сюда под видом раненого версальца с площади Шато д’О».

На рассвете больных разбудил какой-то шум в коридоре. Вслед за тем в палату вошёл офицер в сопровождении заведующего больницей доктора Фано. «Укажите, где у вас инсургенты. Они, конечно, и здесь нашли себе приют!» — рычал офицер. «Здесь есть раненые, — отвечал доктор, — но они на моём попечении уже давно». — «А, вы… вы сочувствуете этим мерзавцам!» — крикнул офицер и выстрелил в доктора. Разъярённый палач выбежал из палаты, верно для того, чтобы позвать жандармов. Взволнованные сёстры унесли труп врача. Через минуту вернулась одна из них, подошла ко мне и стала перевязывать раненое плечо. Наклонившись к самому моему уху, она шепнула: «Уходите немедленно! У наружного выхода вам дадут другое платье». Я едва держался на ногах от потери крови, но всё же тотчас направился к выходу.