Она писала ему письма – и это стало главным смыслом и содержанием жизни. Писала по-французски: прятала за чужими словами подлинные чувства. Никто никогда не узнает, сколько всего писем она ему написала. До нас дошли всего четыре, и об их судьбе мы знаем только со слов детей четы Эже – Луизы и Поля, а они, как нетрудно догадаться, лица заинтересованные и пристрастные. По их версии, отец уничтожал письма Шарлотты и не отвечал ей, мать находила их в корзине для мусора, склеивала и бережно хранила в шкатулке для драгоценностей, где их и обнаружила после ее смерти в 1890 году Луиза. К тому моменту с даты написания первого сохранившегося письма прошло сорок шесть лет… И кто теперь узнает правду? А может, это Зоэ в ярости рвала их на мелкие кусочки, а Константин склеивал? И уж точно маловероятно, что он не отвечал на эти письма. Конечно, отвечал поначалу, в чем сам признался биографу Шарлотты Элизабет Гаскелл, когда в мае 1856 года она приехала в Брюссель. Больше того – Гаскелл утверждала, что месье Эже показал ей письма мисс Бронте, адресованные ему. Что, вынул из шкатулки жены? Что-то здесь не так. Интересна и судьба писем самого Эже, которые, как нетрудно догадаться, были драгоценны для Шарлотты. Здесь тоже есть версия, появившаяся у английских литературоведов совсем недавно, и о ней будет сказано в эпилоге, в связи с недолгим браком Шарлотты. Наконец, не ответить ни на одно письмо было бы как минимум невежливо, а Константин Эже имел репутацию в высшей степени благородного и воспитанного человека, да и с необычной ученицей его связывали отнюдь не только рабочие отношения, что признают даже его дети. Так или иначе, именно Полю и Луизе англичане обязаны тем, что письма Шарлотты хранятся сегодня в Британской библиотеке и избранные счастливцы могут подержать в руках эти тонкие, рассыпающиеся от времени листки, исписанные мелким почерком автора “Джейн Эйр” и “Городка”. И робость женщины викторианской эпохи по-прежнему борется там с сокрушительной страстью, и до сих пор непонятно, что побеждает. А будущая знаменитая писательница выглядит жалкой – но кто не жалок в лепете безответной любви?
…На книгу в руках Шарлотты упал яркий луч солнца, и монахи, ангелы и восседающий в центре композиции Христос-судия ожили. Она очнулась: какой красивый зимний день, столько снега, это редкость в Хау-орте. Надо одеться и пойти погулять с отцом, он вот уже три часа сидит не разгибаясь за письменным столом.
– Шарлотта, не вздумай звать отца выйти из дома! – Эмили, которая помогала пастору в его кабинете, специально вышла, плотно притворив за собой дверь.
– Почему? Такая прекрасная погода. Иди и ты с нами.
– Он не выходит, когда снег. Белое слепит глаза, и он тогда совсем ничего не видит. Только ты не замечаешь его катаракту. Он уже потерял половину зрения. Нужна операция, но он отказывается.
“Мое зрение слабеет – если я буду много писать, то могу ослепнуть. Это страшно – вы же понимаете, без этого что я буду делать? – я хотела бы написать книгу и посвятить ее своему учителю литературы…” – читаем мы в первом же дошедшем до нас письме мисс Бронте Константину Эже от 24 июля 1844 года. Через два года пастору Бронте сделают в Манчестере операцию по удалению катаракты, старшая дочь будет сопровождать его. Но Константину она писала тогда только о себе и о своих страхах. Шарлотта действительно страдала от близорукости, но это был меньший из ее недугов. Она просто хотела, чтобы он пожалел ее, она так хотела простого человеческого чувства с его стороны – хотя бы обеспокоенности! Она пыталась и не могла писать, хотя именно это могло помочь ей хоть отчасти, и убеждала себя, что не может взять в руки карандаш из-за страха слепоты. В одном из писем она сравнит некогда любимый отчий дом с могильной плитой, которая придавила ее и не отпускает. Какие ученики: все школы мира она отдала бы сейчас за одно-единственное его письмо!
Сначала Шарлотта писала Эже каждые две недели, подробно рассказывая о жизни в пасторской семье и своих планах. Через несколько месяцев – уже раз в полгода: таково было требование адресата. Последнее дошедшее до нас письмо датировано 18 ноября 1845 года, оно такое горько-страстное и откровенное, что действительно, возможно, последнее, – значит, целых два года Шарлотта пребывала в горячке и тоске бесплодного ожидания, переживала крах всех своих надежд! Единственное, что она пытается писать в это время, – это стихотворения и поэмы о запретной любви, в том числе адюльтере. Значит, надежды были? И у кого из тех, кто любит по-настоящему, их нет?