Она так и не поняла, что это было: божий знак или прихотливая игра света и облаков, чем славится Дербишир. Но в Хауорт она вернулась успокоенной, и даже скандал с братом – а его с позором изгнали из Торп-Грин за связь с хозяйкой – не смог вывести ее из равновесия. Она теперь знала, что ей делать. Она будет писать не об ангрийских красавицах, а о самых обыкновенных, ничем не примечательных девушках – таких, как она, Энн, Эмили, как Элен. И под ее пером они будут, будут счастливы! Она заставит всех полюбить их. Ведь это так просто и так заманчиво.
Никто еще не знал, что придет время – и безвестные имена из дербиширской глубинки Эйр и Рочестер прославятся на весь мир, потому что их будут носить герои ее романа, девятого по счету среди двухсот лучших книг всех времен и народов (по версии
…Когда дома она вновь раскрыла итальянскую книжку, пришедшую из Бельгии, и стала рассматривать картину Страшного суда Джотто, то подумала: небо действительно ушло, как и вся моя жизнь, но оно свернулось в свиток. А свиток – это рукопись, книга. Она уже не исчезнет. И улыбнулась, вспомнив о том, что все старания Элен в Хетерсейдже оказались напрасными: свадьба Генри Насси была перенесена на неопределенное время из-за смерти родственницы.
Глава 13
Четыре письма Шарлотты Бронте своему учителю Константину Эже[18]
24 июля 1844
Месье, Я прекрасно понимаю, что не мой черед писать вам, но поскольку мадам Уилрайт едет в Брюссель, грешно было бы не воспользоваться такой оказией.
Я рада, что учебный год закончился и наступили каникулы – рада прежде всего за вас, Месье, – так как до меня дошли слухи, что вы слишком много работали и ваше здоровье не совсем в порядке. По этой причине я не позволяю себе жаловаться на ваше затяжное молчание: лучше я полгода не буду получать от вас вестей, чем добавлю хоть крупицу к тому тяжкому грузу, что вы несете. Я хорошо помню, что сейчас время сочинений, за которыми последуют экзамены и награждения, и вы обречены дышать тяжелым воздухом классов – вас эксплуатируют – и заставляют объяснять, спрашивать, говорить целый день, – а затем вечером вы читаете, правите и переделываете эти убогие сочинения…[19]
Ах, Месье! Один раз я уже написала вам неразумное письмо, потому что печаль терзала мое сердце, но больше такого не случится, я постараюсь не быть эгоисткой и, хотя ваши письма – самое большое счастье для меня, буду терпеливо ждать до тех пор, пока вы не сочтете нужным мне их отправить. В то же время я могла бы сама посылать вам от случая к случаю небольшое письмецо – вы мне разрешили…Я очень боюсь забыть французский, так как убеждена, что однажды вновь увижу вас – не знаю, как и ко-гда – но непременно, потому что я так желаю этого, – и мне не хотелось бы предстать перед вами немой – было бы грустно видеть вас и не иметь возможности говорить с вами; предупреждая это несчастье, я каждый день учу наизусть полстраницы французского разговорного текста: и счастлива этому уроку – Месье – когда я произношу французские слова, мне кажется, что я беседую с вами.
Только что я получила предложение занять место учительницы в большом пансионе в Манчестере[20]
, с окладом 100 фунтов, то есть 2500 франков, в год, но я не могу его принять – так как в этом случае должна оставить своего отца, а это невозможно, – между тем у меня есть свой проект (когда живешь уединенно, заставляешь себя думать и ищешь варианты). Наш пасторат располагается в довольно большом доме – если кое-что переделать, там как раз смогут разместиться пять-шесть пансионерок – при условии, что я смогу найти столько детей из хороших семей, я занялась бы их образованием. Эмили не слишком расположена к учительству, но она прекрасная хозяйка и, хотя немного затворница, обладает золотым сердцем и сделает все возможное для блага детей – она великодушна и превосходна во всем, что касается порядка, экономии и точности – то есть всего того, что требуется в пансионе, – я отвечаю за это.