Дорога на концерт через весь Брюссель была приятной: ярко освещенные улицы выглядели наряднее, чем в дневное время, по широким тротуарам двигалась веселая и довольная толпа, меж деревьев по краям аллеи мерцали звезды. А когда карета выехала на открытую дорогу, в окне показалась картина ночного неба – в доме на рю Изабель, за высокой каменной оградой, увидеть такое было невозможно. Пышное убранство самого зала – стены и потолок в виде купола цвета матового золота, гирлянды из листьев и белых лилий, малиновый бархат, огромная хрустальная люстра – поразило даже не склонную к восторгам Шарлотту. Она огляделась, и у нее закружилась голова: на мгновение ей показалось, что все эти разодетые в пух и прах дамы вокруг похожи на мадам Эже как близнецы. Та же тяжеловесная скульптурная красота, плавные линии тел и черты мадонн голландских мастеров: совершенные, но бесстрастные и лишенные внутреннего огня. Ее стал бить озноб.
На сцене стояли два рояля, а вокруг них располагались девушки в белом – ученицы музыкального училища. Ими командовал месье Шапель: его борода и длинные волосы мелькали то тут, то там. Ему помогал Константин: он и здесь не мог сдержать свой учительский темперамент, но, увидев, что на подмостки поднимаются известные певцы, тотчас ретировался. С первыми же звуками музыки к Шарлотте вернулась ее неизменная ирония: перепуганные до полусмерти девицы за роялем вызвали у нее жалостливую улыбку, а рослая и пышная певица в белом атласе своими рискованными фиоритурами напомнила фокусника в цирке. Бесхитростная шотландская песенка в исполнении уличного музыканта доставила бы ей куда больше радости. Понравился только хор: может быть, оттого что напомнил вечер в саду наедине с месье?
Лотерея после концерта казалась бесконечной, Шарлотта, конечно, ничего не выиграла, хотя и получила на входе два билета. Он подошел к ней на лестнице и взял за локоть. Не говоря друг другу ни слова, они долго стояли на декабрьском ветру и ждали свой экипаж. От него пахло табаком и еще каким-то парфюмом, этого запаха Шарлотта не знала, и ей стало почему-то страшно до тошноты. Помогая ей подняться в карету, он спросил:
– Когда, Шарлотта?
– 1 января. После Рождества, как вы и хотели.
Он прыгнул в экипаж следом за ней и с силой захлопнул дверцу.
“Мне надо поговорить с вами. Дома это не слишком удобно, поэтому выходите в сад попозже, часам к одиннадцати. Постарайтесь, чтобы вас никто не видел”, – читала она через неделю его третью записку.
После молитвы и ужина девочки пошли спать. Шарлотта мерила шагами классную комнату и смотрела в окно на луну, которая, как назло, светила сегодня особенно ярко. Неожиданно она увидела свет лампы: в класс входила мадам Зоэ. Она совсем недавно родила пятого ребенка, девочку, но, как всегда, знала обо всем, что происходит в пансионе, так что Шарлотта ее появлению совсем не удивилась. Кажется, она даже ждала его.
– Вам не спится, мадемуазель Бронте? Вам давно пора быть в кровати. Вы нарушаете правила.
– Простите, но… мне хотелось просто посидеть в тишине и подумать.
– Думать можно и в постели, дорогая. Да вы горите – не лихорадка ли это? Я пришлю сейчас служанку с горячим питьем и попрошу положить туда трав, это вас успокоит.
Вскоре действительно появилась служанка с подносом, на котором стояла чашка с напитком. Шарлотта машинально сделала несколько глотков. Больше она уже ничего не помнила.
История опиумного опьянения героини “Городка” Люси Сноу – одна из самых сильных в романе, она потрясла даже первого биографа Шарлотты Элизабет Гаскелл, и та допытывалась у писательницы, довелось ли ей самой пережить подобное. Шарлотта ответила (или так хотела услышать Гаскелл), что нет, ей привиделась эта сцена во сне. Между тем опиум в то время входил в состав многих лекарств, в том числе любимых дамами викторианской эпохи успокоительных капель, и достать его было совсем нетрудно. Зорким оком следящая за всем мадам наверняка знала, что эта странная, а с недавних пор и ненавистная ей англичанка не просто так ходит между партами вечером в одиннадцатом часу. Что бы она и Константин ни задумали, это не должно было случиться, так что сомнений у нее не было никаких. Они, впрочем, и вообще были ей неведомы.
Интересно, что в это же самое время, когда Шарлотта пребывала в наркотическом трансе, ее отец вынужден был отбиваться в Хауорте от обвинений… в алкоголизме. У резкого и нетерпимого пастора было немало врагов, которые стали утверждать, что от него постоянно пахнет вином, а взгляд его замутнен. Так и было, вот только причиной являлась катаракта на обоих глазах, поэтому он принимал специальную микстуру со спиртом. Ухудшающееся зрение отца было самым сильным аргументом Эмили, убеждающей сестру вернуться.