Шарлотта Бронте делает выбор. Викторианская любовь

И это далеко не единственное, в чем Шарлотта опередила свое время. На страницах одного из ее писем к Эже исследователи увидели… первый в мире смайлик! Это было крошечное заштрихованное карандашом сердечко. А вот послание сегодняшним феминисткам из “Городка”: “Свободной женщине оставалось только отправиться к себе, потащить домой свою свободу и начать думать о том, как этой свободой распорядиться”.

* * *

Июнь 2005

Лондон

В тот раз единственное, чего я ждала от Англии, было посещение Хауорта. Не сказать, что муж был в восторге, но, так как по его настоянию мы уже проехали долгий путь до владения герцогов Девонширских Четсуорт и обратно, покорно пошел со мной в турбюро на Пикадилли. Там девушка в шортиках и блузке, услышав слова “Хауорт” и “Музей Бронте”, вежливо-безразлично улыбнулась, полезла в какие-то справочники и вручила нам своими наманикюренными пальчиками расписание поездов до Йорка – “а там уже недалеко”. Вера в западные институции помешала заглянуть в карту, иначе мы бы увидели, что Йорк тут ни при чем, потому что ехать надо было в Лидс, оттуда до Китли и там уже добираться на машине. Неблизкий путь, между прочим. Попав в Йорк, мы, конечно, сразу пошли в знаменитый собор – им восхищалась Энн за неделю до смерти! – влюбились в старый город и, поговорив на вокзале со служащим, с ужасом поняли, что заехали не туда и надо из Йорка отправляться в Лидс. Не то чтобы каждый час туда ходили поезда, поэтому Сережа робко предложил вернуться. Ни за что! Если бы было надо, я отправилась бы в этот самый Лидс пешком прямо по шпалам. Увидеть их дом, увидеть Мызу Скворцов! Да я мечтала об этом с самого дачного детства, когда сидела целыми днями и читала бабушкино дореволюционное английское издание “Джейн Эйр”. До сих пор пальцы помнят шершавую зеленую обложку. “Тайна красной комнаты” – первая глава далась особенно тяжело, там много описаний. Надо признаться, что тогда на вокзале мной овладела настоящая лихорадка: меня трясло от волнения, пока мы на разных поездах, а потом на автобусе добирались до Хау-орта.

Хорошо, что в июне длинные дни, потому что на Мейн-стрит мы ступили ближе к вечеру. Она оказалась такой крутой, что путь в гору казался бесконечным – плетущиеся рядом вездесущие японцы (вот кто действительно любит европейскую культуру!) начали задыхаться и хватать ртом воздух. Сережа затащил меня куда-то поесть, но я и куска не могла проглотить и с благоговением стала собирать рекламные музейные проспекты, щедро разбросанные повсюду. К церкви – она на самом верху улицы – я потом просто бежала.

Музей – в двух шагах от церкви, перед закрытием там, на наше счастье, было пустынно. Он располагается в том самом доме, где Бронте жили и умерли, – это очень красивое и просторное двухэтажное здание в георгианском стиле, построенное в 1770-х – эпоху расцвета английского архитектурного неоклассицизма. Дом – это единственное, с чем семье пастора в Хауорте повезло, хотя его окна по-прежнему смотрят на кладбище. Комнаты уютны и обжиты, но главное – там много подлинных вещей. Со стен на посетителей смотрит портрет матери, Марии Бренуэлл, который четырнадцатилетняя Шарлотта перерисовала с работы неизвестного художника. Рисунок Эмили: она изобразила себя сидящей в углу с книгой в руках, у ног ее лежит любимый мастиф Киппер. Портреты обитателей Хау-орта, выполненные Патриком Бренуэллом, и надо сказать, превосходно. В коллекции музея – четыре платья Шарлотты, но, так как комната ее невелика, обычно выставляется одно или два. Мы увидели свадебное – крошечное (рост Шарлотты был 145 см), почти детское на вид, с чуть заметным рисунком на белом фоне. Здесь же собственноручно сделанная простая шляпка с лентами и белые шелковые туфельки, благо в июне прямо в них можно было отправиться в церковь. Свадебная вуаль, доставшаяся когда-то Марте Браун, не сохранилась. В доме можно увидеть портреты всех – пастора, Эмили, Энн и Патрика Бренуэлла, Артура Николлса, Элен Насси, Элизабет Гаскелл и Маргарет Вулер, – это теперь они мне почти родные, тогда я просто скользила глазами по их лицам – не было только Константина Эже. Не знаю, может быть, теперь он там появился.