Шарлотта Корде

Образ Шарлотты всегда являл собой загадку. В эпоху, когда слово ценилось едва ли не превыше всего, когда оно, вырвавшись наружу, становилось оружием, красавица Шарлотта пребывала одинокой и молчаливой, не поверяя никому своих потаенных мыслей. Когда говорили везде — на собраниях, заседаниях, на улицах, в клубах, когда живое слово звучало в бесчисленных газетах, листовках, брошюрах и афишах, Красавица ни с кем не делилась ни своими политическими пристрастиями, ни тем, что творилось у нее в душе. Наверное, сказывалось монастырское воспитание. Возможно, она вела дневник, но об этом никто не знал. Незадолго до смерти она уничтожила все свои бумаги. Во время суда она была немногословна. Хотя воспитанная на трагедиях великого Корнеля и, очевидно, знавшая наизусть немало героических стихов (о чем свидетельствуют ее письма), она вполне могла произнести речь, ибо слова ее не лишали.

Почему Шарлотта остановила свой выбор на Марате? Видимо, потому, что подстрекательские лозунги в его газете «Друг народа» снискали ему множество почитателей, но еще больше врагов. Слово, избранное Маратом в качестве оружия, становилось смертоносным. За это не только противники, но и многие соратники называли его чудовищем. В газете Марата не было площадных ругательств, как в газете «Папаша Дюшен», не было простонародных шуточек; написанные литературным, порой даже тяжеловесным языком, статьи Марата внушали страх и одновременно указывали средство против этого страха: «Отрубите голову…» Поэтому, несмотря на невеликие тиражи газеты, ее знали все: те, кто ее читал, делились тревогами и советами доктора Марата с соседями, на улице, на заседаниях комитетов и секций. Магия террористического слова принесла известность Марату. Когда в Конвенте встал вопрос о привлечении Марата к суду, многие депутаты признавались, что никогда не держали в руках его газету, но все без исключения знали, о чем пишет «Друг народа». Выступая в защиту Марата, Робеспьер сказал, что «хотя призывы Марата к уничтожению предателей и заговорщиков и могут показаться противоречащими закону, сам он не убил ни одного предателя и ни одного заговорщика». Но Робеспьер — Неподкупный — недооценил действенности слова журналиста. Марат развязал словом Террор. Робеспьер возвел Террор на уровень закона. Шарлотта Корде, вонзив кинжал в грудь Марата, совершила, говоря современным языком, «террористический акт против журналиста за публикацию экстремистских статей». Все трое вошли в историю, и каждый из них оставил в ней свой кровавый след.

Марат и Шарлотта Корде… Как сказочных Красавицу и Чудовище, их связало очень сильное чувство — любовь, любовь к свободе. Только свободу они понимали по-разному. Поэтому история Красавицы и Чудовища времен Французской революции получилась трагическая…

Глава 1. ДОЧЬ ВЕЛИКОГО КОРНЕЛЯ

Блаженства полного никто вкусить не может:

В счастливейшие дни нас что-нибудь тревожит;

Всегда волнение каких-нибудь забот

Довольству нашему дорогу перебьет.

Корнель. Сид[2]

Двадцать седьмого июля 1768 года, в самом сердце Нормандии, на ферме Ронсере, что в приходе Сен-Сатюрнен-делиньери близ Вимутье, у Жака Франсуа Алексиса де Корде д'Армон и его жены Мари Жаклин, урожденной де Готье де Мениваль, родилась дочь, названная Мари Анной Шарлоттой. Наличие у родителей множества частиц «де» свидетельствовало о знатности супругов, а название семейного гнезда — увы! — о терниях[3], кои по причине бедности устилали житейский путь четы Корде.

Согласно обычаю мужчины из рода Корде находили себе жен в нормандских семьях. «Мы — чистокровные нормандцы», — говорили они с гордостью. Жак Франсуа Алексис не стал исключением и в феврале 1764 года предложил руку мадемуазель де Готье де Мениваль. Невеста, родом из тихой нормандской деревушки Мениль-Валь, была крива на один глаз, но могла гордиться несколькими поколениями знатных предков и имела виды на приданое. Ее мать происходила из семейства Шезо, ведущего свой род от Балиолей, потомков шотландских королей, и, как пишет Анри д'Альмера в своей книге о Шарлотте Корде, обладала королевским даром исцелять золотушных. Вряд ли этот брак был заключен по любви — скорее, по необходимости, причем не только для невесты, но и для жениха, ибо ни тот, ни другая удачными партиями считать себя не могли. Правда, два брата Мари Жаклин Шарлотты обещали выплатить сестре десять тысяч ливров приданого и обеспечить ее рентой в пятьсот ливров каждый.