Шарлотта Корде

Забота, где достать денег, постоянно терзавшая сеньора де Корде, самым негативным образом отражалась на его характере. Угрюмый от природы, он становился желчным и раздражительным, а чтение философских и юридических трактатов лишь усугубляло обиду на родственников, главным образом на братьев жены, упорно не желавших отдавать ему обещанного приданого. Проштудировав местное законодательство, Корде разорвал отношения с коварными родственниками супруги и подал на них в суд. И чтобы лично следить за тяжбой, вместе с семьей на время перебрался в Кан, город, который, по словам маркизы де Севинье, был «самым привлекательным» и «самым радостным» в Нормандии.

Многие, кто побывал в те времена в Кане, восхищались его красивыми домами и улицами, его церквями, его величественным крепостным замком, построенным Вильгельмом Завоевателем, очаровательными речными пейзажами и зелеными лужайками, а некоторые даже утверждали, что город мог вполне соперничать с Парижем. Здесь были основанный в XV веке университет, типография, морской порт, способствовавший развитию торговли и ремесел. В новых городских кварталах была проложена закрытая канализация. Впрочем, известны и иные отзывы: Кан называли унылым, дремучим, провинциальным захолустьем…

Городские мануфактуры обеспечивали работой не только коренных горожан, но и тех, кто приходил в Кан в поисках лучшей доли; для бродяг построили работный дом, окруженный рвом, больше напоминавший тюрьму, где 6 тысяч человек чесали и пряли шерсть. Население города, увеличивавшееся за счет притока из деревень молодых мужчин, ищущих работу, требовало все больше съестных припасов, так что молока и овощей, привозимых на рынок жившими в округе крестьянами, постоянно не хватало. В шутку говорили, что в Кане на завтрак проще выпить стакан водки, нежели стакан молока.

В свой первый приезд в Кан Шарлотта города толком не увидела, ибо ни водить ее на прогулки, ни заниматься ею было некому. Сидя в маленьком тесном доме на городской окраине, девочка мечтала только о том, как бы поскорее вернуться в деревню.

Процесс отец Шарлотты проиграл, и семья вернулась домой. Крушение надежд де Корде д'Армон воспринял болезненно, но прекращать борьбу не собирался. Однако для дальнейших демаршей требовались средства, которыми он не располагал, тем более что пришло время позаботиться об образовании детей. Старшего сына отправили в школу в Бо-мон-ан-Ож, а восьмилетнюю Шарлотту предложил взять к себе младший брат отца Шарль Амедей, кюре прихода Вик. Понимая, что девочкам надо дать хотя бы начатки образования, де Корде тотчас принял предложение брата заняться с Шарлоттой чтением, письмом, географией, латынью и, разумеется, катехизисом и священной историей.

Гостеприимный кюре с радостью встретил племянницу. Она с удовольствием разместилась в его просторном доме. По сравнению с отцом Шарль Амедей, живший на доходы от церковной десятины, возможно, даже показался Шарлотте богачом: в его конюшне содержались две не очень резвые лошадки, которых запрягали в маленький экипаж.

Приходской священник собрал неплохую библиотеку, где на почетном месте красовались томики великого драматурга Пьера Корнеля, который, как узнала Шарлотта, приходился ей прапрапрадедушкой. Вечно озабоченный поиском денег, а затем увязший в судебных тяжбах Жак Франсуа Алексис вряд ли вспоминал о знаменитом, но не родовитом предке. Поэтому только в доме дяди в сознании Шарлотты прочно утвердилось ее родство с великим классицистом. Героические трагедии, написанные звучным александрийским стихом, стали первыми книжками впечатлительной восьмилетней особы, привыкшей к привольной жизни среди полей. Некоторые утверждали, что именно на стихах Корнеля юная Шарлотта выучилась читать.

А так как Брут тебе — пример для подражанья,
Ты должен, как и он, не ведать колебанья[5]

.

Вместе с Корнелем в жизнь девочки вошли доблестные герои, исполненные чувства долга, ради которого они в любую минуту готовы и разить врага, и принять смерть.

Великий, грозный гнев во мне неукротим.
Я гибелью своей тебя достойна, Рим,
И ты во мне признать захочешь, без сомненья,
Героев кровь, во мне текущую с рожденья[6]

.

В жилах Шарлотты текла кровь создателя этих возвышенных строк, воспевшего героев, готовых ради общественного блага вонзить кинжал в грудь и врага, и друга. «Убить моей руке приказывала честь», — разбирала по слогам девочка, и в ее хорошенькой головке постепенно складывался идеал достойной гибели во имя долга.