Шарм

Я не знаю, что это: обещание или просто способ помочь мне расслабиться. Но, как бы то ни было, это срабатывает. Меня начинает клонить в сон, и, отдаваясь ему, я даю то единственное обещание, которое могу дать сейчас:

– Я тоже.

Он улыбается, и я надеюсь, что этого достаточно.

Глава 93 В обнимку

– Грейс –

Я просыпаюсь медленно, и мне так тепло и уютно как не было уже давным-давно. Я не сразу понимаю почему. Оказывается, я обнимаю Хадсона, прижавшись грудью и животом к его спине. И, судя по тому, в какой позе лежит он – соприкасаясь всей поверхностью своего тела с моим, – он наслаждается каждой секундой.

Это вполне устраивает меня, ведь я тоже этим наслаждаюсь.

Я прижимаюсь к нему еще теснее и начинаю открывать глаза, но, если честно, я еще не готова расстаться с ощущением защищенности и безопасности и уж точно не готова думать обо всех тех вещах, о которых мне придется подумать, когда мое сознание полностью прояснится. Эти мысли и так навалятся на меня и сделают это достаточно скоро. Так почему бы мне не насладиться еще несколькими минутами блаженства?

Но оказывается, что мое ерзанье разбудило Хадсона, и, когда он поворачивается и смотрит на меня – улыбается мне, – мысли обо всем, что случилось накануне, разом обрушиваются на меня, готова я к этому или нет.

Поцелуй на крыше часовой башни.

Нападение драконов.

Кровь.

Укус.

И все, связанное с тем, что я оказалась горгульей.

И теплое, сонное ощущение защищенности исчезает без следа.

Его место занимают неуверенность и страх.

Я больше не боюсь Хадсона – я уже очень давно его не боюсь, если я вообще когда-либо его боялась, – но я боюсь того, что чувствую. И еще больше боюсь того, чего не чувствую.

Я знаю, что никогда не вернусь в Кэтмир, никогда не вернусь в мой мир. Никогда не вернусь к Джексону. И самое пугающее в этом то, что это больше не расстраивает меня.

Потому что я уже не та девушка, которая влюбилась в Джексона. Той девушки больше не существует.

И нетрудно понять, что именно поэтому наших уз сопряжения больше нет.

Мои глаза наполняются слезами – из-за него и из-за всего того, что мы потеряли, – но я смаргиваю их прежде, чем они потекут по моим щекам. Потому что исчезли не только узы моего сопряжения с Джексоном. Исчезла и та девушка, которой я была, когда попала в Кэтмир.

Та Грейс чувствовала себя потерянной, неуверенной в себе, полной решимости защитить себя, но понятия не имеющей, как это сделать.

Теперь же я горгулья. Гребаная горгулья.

Я сражаюсь с драконами – да не очень-то умело, – но все-таки сражаюсь и побеждаю. Иногда.

Я знаю, что если бы я осталась в Кэтмире – если бы все эти странные события не произошли, – у нас с Джексоном могла бы быть хорошая жизнь вместе. Если бы все оставалось как прежде, если бы у нас было время по-настоящему узнать и полюбить друг друга, возможно, мы могли бы вместе повзрослеть и тогда наши узы сопряжения сохранились бы.

Но я никогда этого не узнаю, потому что этого не произошло. Я очутилась здесь, так что мы не смогли остаться вместе. Узы сопряжения исчезли, и наши отношения – тоже.

Этот последний год изменил меня и повел другой дорогой. Он помог мне повзрослеть и стать если не другим человеком, то по крайней мере таким, который смотрит на вещи иначе.

И многим из этого я обязана Хадсону.

Он давит на меня, спорит со мной и никогда не дает мне почивать на лаврах.

И именно поэтому, независимо от того, исчезли мои узы сопряжения или нет, за прошедшие месяцы, когда я менялась, взрослела и примирялась с тем, что больше никогда не увижу Джексона, я в какой-то момент разлюбила его. И этого не изменить. И я не уверена, что захотела бы это изменить, даже если бы могла. Он хороший человек, и он достоин, чтобы кто-то любил его так же беззаветно и страстно, как и он сам.

Чтобы кто-то любил его так, как его любила та, прежняя Грейс.

Но такова жизнь, не так ли? Мы меняемся, взрослеем, развиваемся, и некоторые люди сопровождают нас на этом пути, становятся его неотъемлемой частью, а другие сворачивают на свои собственные жизненные дороги.

– Привет, – говорит Хадсон голосом, охрипшим от сна. – Ты в порядке?

Его улыбки как не бывало, ее место заняло то непроницаемое выражение, которое я видела у него только в самые первые месяцы, когда мы были вместе заперты в его берлоге. Тогда он то и дело уходил от меня за эту глухую стену. В те дни я не понимала почему, но, лежа здесь, глядя на него теперь, когда я узнала его лучше, я не могу не думать, что это своего рода защитный механизм. Что так он заслоняет себя от возможного удара.

И то, что он все еще думает, что этот удар могу нанести ему я, разрывает мне сердце.

Но это также унимает таящуюся глубоко во мне нервозность и опасения, связанные с тем, что отношения между нами становятся иными. Потому что, похоже, из-за всего этого беспокоюсь не только я, но и Хадсон, – и от этой мысли мне становится в тысячу раз легче сделать глубокий вдох и сказать себе, что мы можем не спешить. Мы можем спокойно смотреть, куда нас выведет этот путь – и приведет ли он нас куда-нибудь.