Шарм

Но сейчас у нас новая проблема. Потому что точно так же, как было с драконом, которого мы убили в прошлый раз, из тела этой драконши в воздух поднимаются мелкие серебристые капельки. Они вращаются, образуя такую же двойную спираль, какую я видела в прошлый раз. Вот только вместо того, чтобы подняться в темное небо, как это было тогда, эта энергия остается на месте – между нами и драконшей.

Поначалу я не понимаю, в чем дело, и это вызывает у меня страх. Может, это вокруг нас парит ее душа? Или ее энергия? Может, так ее истерзанное тело пытается восстановиться?

Надеюсь, что нет, очень надеюсь. Потому что смерть должна внушать уважение – даже если речь идет о смерти наших врагов, – и я совсем не хочу, чтобы мне пришлось сражаться с восставшей из мертвых драконшей-зомби – тем более после всего, что произошло.

Но дело обстоит еще хуже – намного хуже.

Обернувшись, я обнаруживаю, что за мной стоит Суил. Это он вытягивает из драконши серебристый туман, а затем у меня на глазах открывает рот и начинает втягивать его в себя.

– Что вы делаете? – в ужасе выдыхаю я, пытаясь встать между ним и субстратом драконши, ее душой. – Вы не можете этого делать. Вы не можете…

Он отталкивает меня с такой силой, что я спотыкаюсь на скользкой драконьей крови и едва не падаю. Но Хадсон подхватывает меня и, обернувшись, тоже видит, что делает мэр.

– Ты больной говнюк, – рычит он и устремляется к Суилу, который уже успел вобрать в себя почти весь субстрат драконши.

Нет, он не просто мэр, с ужасом вспоминаю я.

Суил заявил, что он также волшебник времени, но мы решили, что это просто хвастовство. И сейчас у меня обрывается сердце, потому что я понимаю, что мы, возможно, совершили ужасную ошибку.

Впервые за последние три месяца я вспоминаю фигуру, стоявшую на балконе мэрии, когда субстрат первого убитого дракона поднимался в небо, уносясь прочь.

Вспоминаю я и то, как изменился Суил, когда мы встретились с ним за обедом на следующий день, став почти неузнаваемым. Насколько более молодым и гладким выглядело тогда его лицо.

Более того, я вспоминаю, как он побуждал нас убить этого второго дракона-самку, поскольку, по его уверениям, это был единственный способ спасти город.

И вот теперь он стоит здесь, на месте гибели этой драконши, забирая то последнее, что она еще может дать.

Да, я знаю, что она должна была умереть, знаю, что она была твердо намерена убить нас. Но одно дело знать все это, и совсем другое – узнать, что нас, возможно, одурачили.

Уже сейчас мэр выглядит моложе, выше, сильнее. И его тело словно светится, благодаря могучему волшебству, которое он вобрал в себя. Когда он двигается, когда поднимает руки, становится видно, что, вобрав в себя последние остатки субстрата драконши, он будто наэлектризовался.

– Какого черта? Что ты сделал? – вопит Хадсон и бежит к нему.

Но прежде чем он успевает добежать до Суила, тот исчезает.

Хадсон дико озирается:

– Куда он подевался?

Я качаю головой, потому что понятия не имею.

Текут томительные секунды, мы вертимся на месте, пытаясь понять, куда он пропал, но все тщетно.

А затем он вдруг появляется вновь. В ста футах от того места, где он только что был.

– Как он это сделал? – спрашиваю я, но Хадсон не тратит времени на ответ. Вместо этого он переносится в сторону Суила.

На это уходит менее секунды, но Суил исчезает снова.

На этот раз его отсутствие оказывается кратким. Спустя секунду он оказывается за спиной Хадсона и резко толкает его.

От этого толчка Хадсон летит вперед и падает ничком. Это Хадсон, которому прежде любой удар был нипочем.

Он тут же вскакивает и опять устремляется к Суилу, который теперь стоит в середине площади и, откинув голову назад, смеется.

– Неужели ты думаешь, что тебе удастся хотя бы коснуться меня? – спрашивает он, когда Хадсон переносится к нему.

И снова исчезает – и сразу же появляется в нескольких футах от своего предыдущего места с огромной палкой в руке. К ней приделаны две цепи с блестящими серебристыми шарами на концах, утыканными шипами. Подобных я никогда не видела.

А еще он добавил к своему костюму белоснежный плащ с серебряными блестками того же цвета, что и шипастые шары на цепях, по-видимому, представляющие собой некое подобие средневековой булавы – разумеется, усовершенствованной и немного отдающей стилем семидесятых годов.

– Что это за хрень? – ошарашенно спрашивает Хадсон.

– Думаю, это… – Я замолкаю, когда Суил поднимает палку над головой и начинает крутить, одновременно вихляя бедрами, как Элвис. Цепи и шары на ее концах тоже начинают вращаться, и я ахаю, потому что площадь вдруг становится похожей на вечеринку-наркотрип.

Не хватает только одного – группы Bee Gees, поющей песню How Deep Is Your Love.

– Эти шипастые штуки – это диско-шары? – в ужасе шепчет Хадсон.

– Уверена, что да, – отвечаю я. Что еще тут можно сказать? Если бы сейчас по Главной улице поплыла желтая подводная лодка из песни Beatles, я бы не удивилась.