Шарм

Его ярко-синие глаза щурятся, превратившись в узкие щелки.

– А мщение – это совсем не весело. Но ты же это понимаешь, да?

– В самом деле? – с невинным видом спрашиваю я. – А я и не заметила.

А затем поворачиваюсь и не торопясь иду к корзинке для пикника, полной еды.

Слышится громкий всплеск, за которым следует визг Дымки. Но не успеваю я откусить кусок от моего сэндвича с сыром из молока таго, как надо мной встает Хадсон Вега, с которого капает вода.

– Ты заслоняешь от меня солнце, – говорю я ему, даже не подняв головы.

– Грейс. – В его голосе звучит нечто такое, что я сразу же перестаю ломать комедию.

И вскакиваю на ноги, испугавшись, что из-за моей шутки я, не желая того, утопила Дымку. Но нет, она по-прежнему тут, все так же сидит, обвившись вокруг мокрых джинсов Хадсона.

– В чем дело?

– Я… – Он испускает шумный вздох. – Кажется, мне нужна помощь.

– С чем? – спрашиваю я и опасливо пячусь. Я знаю, что это может быть частью его извращенной мести – с него станется. Кроме того, если уж дело настолько плохо, что Хадсону пришлось просить меня о помощи, то чем дальше я от него отойду, тем лучше.

– Мне кажется, у меня на спине что-то есть, – отвечает он и, сбросив рубашку, поворачивается ко мне спиной.

Я истошно ору, потому что ничего не могу с собой поделать. Крик рвется из меня сам собой.

– Ни хрена себе! Ни хрена себе! Ни хрена себе! – Я приближаюсь к нему на шаг, просто чтобы окончательно удостовериться, что зрение не обманывает меня. – Ни хрена себе!

– А нельзя ли немного точнее? – говорит Хадсон, причем говорит удивительно спокойно, если учесть ситуацию, а также тот факт, что пока от меня нет никакой пользы.

Черт. Возьми себя в руки, Грейс.

Я делаю глубокий вдох и медленный выдох. И ухитряюсь сказать:

– Вообще-то это не так уж и страшно.

– По-моему, для такого объяснения время уже ушло, – сухо отвечает Хадсон.

– Да, наверное, ты прав. – Я вздыхаю и собираюсь с силами, готовясь к тому, что мне предстоит. – Прежде всего я хочу сказать, что мне очень, очень жаль. Прости меня, пожалуйста. Я понятия не имела…

– Что там, Грейс? – наконец срывается он. – Что у меня на спине?

– Пиявки. К твоей спине присосалась пара пиявок… – Семь, их семь. – Мне надо, э-э-э, снять их с тебя.

– А ты можешь это сделать? – спрашивает он, и, несмотря ни на что, в его голосе звучит неподдельное участие: – Если тебя это напрягает, то я могу попросить Арнста…

Тогда нам пришлось бы проделать путь до фермы, а мне совсем не хочется, чтобы эти мерзкие твари оставались на Хадсоне хоть на секунду дольше, чем это необходимо. Нет, все нормально. Пиявки есть и в Калифорнии, в озере. И как-то раз моему отцу пришлось снимать их с меня. Так что я знаю, что делать.

Я не говорю ему о том, что потом я еще несколько дней плакала, когда начинала думать об этих мерзких червяках, сосавших мою кровь. Тьфу.

Поскольку сейчас Хадсон стоит ко мне спиной, я даже не пытаюсь подавить бьющую меня дрожь.

– Прости меня, Хадсон, прости. Я бы никогда не сделала с тобой такое нарочно.

– Все путем, Грейс. Просто…

– Просто снять их с тебя? Да, я уже этим занимаюсь, – говорю я и, сделав глубокий вдох, засовываю ноготь мизинца между мерзкой пастью пиявки и совсем, совсем не мерзкой кожей Хадсона.

Она отваливается легко – слава богу, – и я отшвыриваю ее так далеко, как только могу.

– Одну я сняла, – бодро сообщаю ему я, – то есть настолько бодро, насколько я могу, когда к моему горлу подступает тошнота.

– Значит, осталась еще одна? – с сомнением в голосе спрашивает он. Да, знаю, я сказала ему, что к нему присосалась пара пиявок, но, должно быть, он чувствует и остальных и понимает, что их больше.

– Ну, может быть, осталась еще пара, – лепечу я.

Я ожидаю, что он психанет, но он только вздыхает и запускает руку в свои мокрые волосы.

– Не говори мне, сколько их. Просто скажи, когда дело будет сделано.

– Хороший план. – Я снова делаю глубокий вдох и осторожно отделяю от него еще одну пиявку. И еще одну. И еще одну.

Самую крупную пиявку я оставляю напоследок отчасти потому, что боюсь, что она доставит мне самые большие проблемы, а отчасти потому, что мне ужасно не хочется прикасаться к этой твари. Она толстая, черная и присосалась точно к середине левой лопатки Хадсона.

Видимо, я все-таки издала какой-то звук, поскольку Хадсон поворачивается и смотрит на меня:

– Эй, ты в порядке?

– По-моему, это я должна задавать тебе этот вопрос, – говорю я ему и глотаю желчь, поднявшуюся к горлу. – Осталась только одна.

– Ты немного позеленела. Ты уверена…

– Я справлюсь с этим, Вега. Это же я та идиотка, которая сделала это с тобой. И я все исправлю. Тем более что ты ведешь себя так доброжелательно.

И, когда я формулирую это таким образом, мне становится легче собраться. Схватив тело пиявки одной рукой, я засовываю под ее пасть ноготь указательного пальца – потому что эта пиявка слишком велика для ногтя мизинца. Пиявка отрывается с громким отвратительным чавкающим звуком – намного более громким, чем было с остальными, – и я вскрикиваю, отбрасывая ее.