Шарм

Пятнадцать секунд спустя я решаю, что в теории о вампирах что-то есть, поскольку, угодив мячом в первого клоуна, он смог уложить весь ряд.

– Это, э-э-э, весьма впечатляюще, молодой человек, – говорит хозяин этого игрового павильона. – Какой приз ты желаешь получить?

Хадсон смотрит на призы.

– Мне полагаются еще две попытки.

– Верно, – соглашается хозяин павильона, и видно, что он совсем этому не рад. Он также делает большой шаг назад, когда Хадсон готовится метнуть мяч.

Он выбивает три очка с трех попыток и в качестве приза выбирает большого единорога, которого с улыбкой дарит мне.

– Я же говорил, что «Выбей сердитого клоуна» – это моя игра.

– Должно быть, они почуяли в тебе родственную душу, – подкалываю его я, но крепко прижимаю к себе фигурку единорога. – Как мне его назвать?

– Понятия не имею. – Он явно озадачен, и я понимаю, что у него, скорее всего, никогда не было мягких игрушечных зверушек – или живых питомцев, – которым надо было бы дать имена.

Боже, какой же одинокой была его жизнь. Так стоит ли удивляться, что он никому не доверяет?

– Ну ладно, нельзя давать имя второпях, – говорю я ему. – Мне надо будет это обдумать.

– Что нам делать теперь? – спрашивает он, когда все игровые павильоны оказываются позади. Тут есть еще несколько моих любимых ярмарочных игр, но я не предлагаю поиграть в них, потому что не хочу зря тратить деньги. Одна или две игры, чтобы продемонстрировать Хадсону, что они собой представляют – это прикольно, но продолжать в том же духе было бы расточительством. Как-никак, только у одного из нас есть стабильный доход.

– Может, нам стоило бы поискать наших друзей? – предлагаю я.

– Точно. – Он поворачивает в сторону главной площади, стараясь двигаться так, чтобы я не отставала от него.

Когда мы начинаем протискиваться сквозь толпу на площади, мы видим молодую женщину, ведущую за руку прелестную маленькую девочку с толстыми фиолетовыми косичками, жующую сладкую вату. Девочка машет Хадсону рукой и кричит, перекрикивая музыку:

– Привет, мистер Ви!

Она подбегает к Хадсону и липкими ручками, не отпуская ком сладкой ваты, обхватывает его за талию. Хадсон треплет одну из ее косичек и улыбается.

– Привет, мисс Айлида.

Мама девочки торопливо подходит и, качая головой, отцепляет свою дочку от Хадсона.

– Полно, Айлида, не пачкай мистера Ви.

Айлида делает шаг назад и протягивает палочку с пушистой фиолетовой сладкой ватой Хадсону:

– Хотите сладкой ваты, мистер Ви?

Хадсон напрягается, и я понимаю, что он прикидывает, что было бы хуже: обидеть девочку отказом или заработать несварение, если он все-таки поест сладкой ваты.

Я наклоняюсь и спрашиваю:

– А ты не против, если угощусь я? У Хадсона аллергия на сахар, помнишь?

Девочка кивает и улыбается во весь рот, когда я отрываю кусок сладкой ваты и кладу его в рот. Я благодарю ее, а Хадсон говорит, что они увидятся на уроке на следующей неделе, машет рукой и сжимает мою ладонь, чтобы повести меня дальше.

Скорее всего, моя рука стала липкой от сахара, но он, похоже, не против, так что я тоже ничего не говорю. Его сильные пальцы сжимают мои, и я отвечаю таким же пожатием, идя вместе с ним сквозь толпу.

Мы находим наших трубадуров именно там, где и ожидали – посреди самой большой толпы на площади. Луми и Оребон аккомпанируют, а Кауамхи поет, и все вокруг них смеются и танцуют.

Оребон замечает нас в толпе и машет нам рукой, при этом не пропуская ни одной ноты. Остальные тоже продолжают выступление, широко улыбаясь нам.

Люди вокруг танцуют, аплодируют и бросают деньги в открытый футляр от музыкального инструмента, лежащий у ног Луми и Кауамхи. Я тоже начинаю танцевать, качаясь, кружась и двигая плечами.

Я пытаюсь заставить Хадсона потанцевать вместе со мной, но он отказывается и продолжает стоять неподвижно. Если не считать его протянутой руки, за которую я держусь, кружась на месте, он не проявляет никакого интереса к тому, чтобы потанцевать со мной.

Чем дольше мы находимся здесь, тем более шумной становится толпа. Все в отличном расположении духа, так что никто не возмущается, когда танцующие толкают их. Но я вижу, что Хадсон все больше напрягается по мере того, как толпа хмелеет и становится все разнузданнее. А когда кто-то валится прямо на меня – так что я улетаю вперед, – его терпение иссякает.

Он мягко берет меня за руку и вместе со мной протискивается к краю толпы. Более того, он старается двигаться так, чтобы я по-прежнему могла танцевать, кружиться и делать все, что мне хочется, пока он своим телом заслоняет меня от тех, кто может меня толкнуть, чтобы я могла чувствовать себя в безопасности.

И я действительно чувствую себя в безопасности – в куда большей безопасности, чем когда-либо ощущала себя в разгоряченной толпе. Но при этом Хадсон не пытается лишить меня права выбора, не пытается уговорить уйти или взять контроль над ситуацией в свои руки.