Шарм

– Почему ты такой упрямый? – спрашиваю я. – Неужели тебя действительно так напрягает мысль о том, чтобы попить моей крови? Обещаю тебе, я не стану вкладывать в это какой-то дополнительный смысл.

– Ага, ведь именно этого я и боялся. – Он картинно закатывает глаза: – На тот случай, если ты не заметила, принцесса, мы с тобой сейчас в бегах.

– Я это помню, – говорю я ему сквозь стиснутые зубы. Я не стану с ним ссориться. Я не стану с ним ссориться. Я превращаю эти шесть слов в свою новую мантру и делаю глубокий вдох и медленный выдох. – Я также знаю, что ты переносишься вместе со мной, а значит, тебе необходимо восполнить ту энергию, которую ты тратишь. Это же просто научный факт.

– Ага, – соглашается он. – А знаешь, какой еще есть научный факт? – Он показывает на небо. – В этом гребаном мире солнце никогда не заходит. И поскольку после целых двух недель в Кэтмире ты явно стала экспертом по вампирам, то будь добра, скажи мне, как твой план будет работать, если это гребаное солнце никогда не заходит?

Черт. Я смотрю на него и моргаю.

– Я совсем забыла, что, если вампиру выпить человеческой крови, он не может находиться на солнце.

– Вот именно. – Он засовывает руки в карманы, глядит на горы, и на его челюсти ходят желваки.

– Однако у нас все равно остается проблема – ты не сможешь проделать весь путь через эти горы, если не поешь. Если ты не утолишь свой голод, тебе станет хуже.

– Я это понимаю. Когда мы доберемся до гор, там наверняка найдутся какие-то дикие животные, кровь которых я смогу пить. – В его голосе не звучит энтузиазм, и меня это не удивляет. Надо думать, перспектива попить кровь дикого животного, на которое мы когда-нибудь наткнемся, вряд ли кажется ему более привлекательной, чем мне – перспектива поесть мяса этого животного.

Но, как говорится, отчаянные времена требуют отчаянных мер. По крайней мере Хадсон признает, что проблема существует, и понимает, что нам надо ее решать. Вот что важно.

– Ты готова продолжать путь? – спрашивает Хадсон, подобрав с земли пустую бутылку.

– Да. Хочешь, я какое-то время буду идти сама?

Он бросает взгляд на горы перед нами, огромные, фиолетовые и имеющие чертовски грозный вид, затем смотрит на меня с легкой ухмылкой.

Я понимаю, к чему он клонит. Даже не будучи фанаткой пешего туризма, я вижу, что в этих горах полно отвесных скал, на которые надо взбираться, потому что пешком их не преодолеть. А если учесть, что у нас нет никакого альпинистского снаряжения, я на девяносто процентов уверена, что я погибну в первый же час.

Но я все равно готова попытаться – особенно если Хадсон будет внизу, чтобы подхватить меня, когда я упаду, – я нисколько не сомневаюсь, что он сделает это и, вероятно, не раз.

– Не беспокойся, Грейс, – говорит он, секунду помолчав. – Я не упаду и не уроню тебя.

– Я рада это слышать, – сухо отвечаю я. – Ведь если ты упадешь, мы оба разобьемся.

– Разве ты не слышала? Тебя убьет не падение, а…

– Отскок, – одновременно с ним произношу я. – Ага, но я никогда по-настоящему в это не верила.

Он смеется.

– Я тоже. – Затем он садится на корточки. – Вы воссядете в свою колесницу, миледи?

– Только ты можешь окрестить себя колесницей, – фыркаю я и, закинув рюкзак за спину, сажусь к нему на закорки.

– А как мне себя называть? – спокойно спрашивает он. – «Феррари»?

Я смеюсь, обвив его руками и ногами – и не обращаю внимания на то, что мои тазобедренные суставы протестуют против перспективы провести в этом положении еще несколько часов. Не так сильно, как они протестовали бы после спуска с гор, но все же. Они чувствуют себя не в своей тарелке. Совсем.

– А теперь мы взберемся на эти горы, – говорит Хадсон. И приступает к решению этой задачи.

Глава 57 Учебные пособия отдыхают

– Хадсон –

Когда я начинаю карабкаться на еще одну отвесную скалу – очередную из нескончаемой череды, я наконец признаюсь себе, что еще никогда в жизни так не уставал.

Такого не было даже тогда, когда в мои детские годы я затеял ту кошмарную голодовку, поскольку был уверен, что, если продержусь достаточно долго, мой отец перестанет ежемесячно мучить меня.

Если он узнает, что я настолько терпеть не могу, когда меня хоронят заживо, что готов поставить под угрозу свою жизнь, думал я, то он, конечно же, положит этому конец. Хотя бы ненадолго.

Это не сработало. Но я вынес из этого два урока.

Во-первых, я понял, что во мне моему отцу всегда было дорого только одно – то оружие, в которое он так усиленно старался меня превратить. А во-вторых, я усвоил, что голодать опасно.

После восьмимесячной голодовки я сорвался. Было раннее утро после того, как мой отец выпустил меня из моего Сошествия, и я все еще ощущал головокружение и дурноту. И к тому же умирал от голода.

Мою переднюю убирала одна из наших горничных из числа обыкновенных людей, и она уронила на пол стеклянное блюдо. Начав собирать его осколки, она порезалась. Комнату наполнил запах крови, и я не смог сдержаться и набросился на нее.