– Хорошая ночь сегодня. На удивление, – смотрит на звезды и открывает мне дверь авто. – Поехали.
На машине добираемся до проспекта, а дальше приходится идти пешком: улицы перекрыты для праздника.
У центральной елки тьма народу, будто попадаешь в бурное течение горной реки. Кажется, еще шаг, и тебя смоет мощным толчком и ударит о камни. Перемелет кости и мышцы в фарш на радость мелким рыбешкам. Но в толпе немного другая суматоха: не страшная, не тревожная. В ней даже хочется утонуть. От опьяненных взглядов, веселых песен, хороводов вокруг высокой светящейся хвойной красавицы появляется желание влиться в поток и позволить ему толкать, мять себя и нещадно выбивать из мыслей страх будущего. Ведь праздник же! Нужно верить в лучшее.
И Генри раскрывается иначе. С радостью принимает качание и хаотичное перемещение людских тел, кружится вместе со мной, подхватывает и опускает, все ближе и ближе продвигаясь к сердцевине площади. Туда, где небо яркой звездой подпирает нарядная елка.
Кто-то сильно ударяет в бок, я налетаю на жениха и ловлю слабый поцелуй. По касательной. Его глаза горят, как застывшее солнце, он что-то шепчет, но я в этом шуме не могу ничего разобрать. Приходится потянуться к нему на носочках и подставить ухо.
– Лера… Я тебя… – влетает хриплое, и толпа разрывает наши объятия и растягивает в разные стороны. Грохот голосов перекрывается пляской огней над головой. Ор достигает апогея, когда люди начинают считать:
– Генри! – зову, отталкиваюсь, но не могу освободиться от назойливых рук и протиснуть ноги среди крупных тяжелых сапог. Толпа, поддаваясь эйфории, тащит меня дальше, глубже, в колотящуюся кашу с людьми.
– Север! – все попытки выбраться заканчиваются толчком под колено и болезненным рывком волос, отчего я неуклюже сгибаюсь и налетаю на женщину. Она верещит, кривится и резко отпихивает меня локтями. Я по инерции пячусь назад, ловлю очередной удар в спину и влетаю в колючие ветки, в последний момент прикрывая лицо ладонями.
Глава 49. Генри
Это происходит. Снова. Снова. Снова!
Стоило мне открыть рот, просто помыслить о любви, не сдержаться на волне шальных чувств, и толпа будто сошла с ума. Нас с Лерой закрутило, замотало, и я очнулся в полной темени с горячим прикосновением к плечу, будто кто-то решил поставить на мне клеймо.
Оборачиваюсь, готовый убить того, кто так смело затащил меня под ветви елки. В такой момент, именно тогда, когда мир вокруг рушиться, сердце трескается, а дыхание совсем сжигает меня изнутри. Там же моя Лера, моя ромашка. И люди, люди, люди… Они ей сделают больно, они ее испугают. Зачем я ее сюда привез? Глупец!
Застываю с перекошенным лицом, и кривая знакомая лапа летит в лицо. Сморщенная кожа, глаза бусины, соломенные волосы торчат из-под вязаного берета. На короткой шее туго намотан шелковый платок.
– И эту душу не пожалел! – качает она головой. – Болтун. Язык, как метелка! – и паучья рука смыкается перед глазами и поворачивается кулаком. – Ой, думала, что тебе шанс можно дать, а ты…
Бабка улыбается как-то слишком по-доброму, что никак не вяжется с ее словами. Мне кажется, что маска сейчас рухнет, и в меня вытаращиться змеиная голова с юрким раздвоенным языком.
Мои действия опережают мысли. Налетаю на бабку, чуть подпирая корпусом и сгребая ее старческие плечи, прижимаю к елке, а она легко выворачивается и хохочет.
– Смотрю, не научила тебя ничему жизнь. Все такой же гордец неотесанный. Все такой же самоуверенный дурачина!
– Сними его! Сними, карга старая, – пытаюсь поймать ее, но она будто юла вокруг меня пляшет.
– Еще чего! Чем ты такой особенный, чтобы я тебя прощала? Сними, сними, – кривляется и снова уворачивается, будто в ней сто жил и годы молодые, а я рядом – настоящий неуклюжий старик.
– Так за что? – взвизгиваю. – Объясни за, что ты меня прокляла, ведьма? Я тогда пойму, сделаю все, чтобы исправить ошибки. Меня лично как хочешь наказывай, а Леру не трожь! Слышишь? Ты и так одну жизнь забрала, другую покалечила. Я тебе не позволю больше!
– А сколько ты покалечил? – щуриться она и встает в угрожающую позу, я даже отшатываюсь – такие у нее жуткие глаза.
– Да что за ересь ты несешь? Не убивал я никого, никому зла не причинил.
– Короткая память у тебя, английский царевич.
От абсурда просто взмахиваю руками и фыркаю.
– Я не понимаю, что ты хочешь. Просто отпусти. Зачем тебе такой грех на душу?
– Смешной ты, Северный Олень, – лыбится старая и красуется ухоженными коротко стрижеными ногтями.
– Та все ты обо мне знаешь! Кто ты? Говори сейчас же! Я же тебя по судам затаскаю, заставлю ответить за все, что ты сделала.
Она смеется легко и непринужденно. Вытирает косточкой указательного пальца набежавшие от веселья слезы.
– Думаешь, что это возможно? – щурится зараза и немного наклоняет корпус вперед.
Я снова пытаюсь ее схватить, но она, как коза, отскакивает и приплясывает, как молодуха.