Вот вы говорите, талантливый, – а я теперь не могу совсем работать; – которая неделя, я не написал ни строчки…
Дама.
Ах, Боже мой. Невозможно, мальчик, всю жизнь себя усчитывать…
Гимназист.
Я стану ничтожным, и вам же буду неитересным…
Дама.
Глу-упый… Все имеет смысл, по скольку жизнь дает.
Вот, например, я захотела простокваши, перед самым отъездом, от этого опоздали на поезд, и по-моему, прекрасно…
От жизни и талант разовьется, миленький…
Гимназист.
А ты?…
Дама.
Ну что ж делать, мальчик… Так вышло.
«О, проснись же, дорогая, я принес тебе мою любовь…»
Господин.
Ну, задаток отдал за песок… Ваш бок доволен?
Дама.
Доволен.
Разносчик.
Огурчики зеленые!
Господин.
И шесть сараев сняты…
Дама.
Отстаньте! – зато сосна над балконом.
Разносчик.
Огурчики зеленые, огурцы…
Дама.
Ах, нет! Бок не совсем доволен.
Ах, захотела огурцов страшно.
Захотела свежих, зеленых.
А разносчика уж прозевали, пока спорили. – Конечно!
Огуречник.
«О, милая!..»
Гимназист.
Я сейчас догоню разносчика.
Дама.
Сумасшедший мальчишка, ведь высоко.
Огуречник.
Огурцы! Земляника грядная!
Комната. Гимназист один, закрыв лицо руками. Огуречник. Гимназист.
. . . . . . . . . .
Огуречник.
Ну, мне уже захотелось гамака, песку, сосен…
Целый день не раздвигай белой шторы – смотри.
А вечером на вокзал, на музыку.
Кто раньше шел истоптанной тропинкой?
«Где ты была? С кем ты жила раньше?»
«О, проснись же, дорогая.
Я принес тебе мою любовь…»
Гимназист.
Когда я спросил ее: «Где ты была?» – она засмеялась. Скажи мне, дорогая, где ты была?
Огуречник.
Ты еще мальчик.
Гимназист.
Нет, ты моя любовница. Ты вчера еще целовала мои руки.
Огуречник.
Ты же ничего не знаешь о моей жизни, жизнь длинна…
Гимназист.
И она смеялась, пела и не сказала мне ничего. А я бы отдал ей все… Я не прошу тебя вечно, но побудь еще со мной… Это точно из книги… Да где же я прежний? Нет, я никогда не был тонким, сумасшедшим мальчиком, любящим «женщину с прошлым», точно из книги… Что-то потерялось.
Где я?…
Огуречник.
Почему это не то? – ты слышишь, как море баюкает берег: баю-бай, баю-бай…
Гимназист.
А теперь мне нравятся мои худые руки, я нахожу их трогательными. Дорого настоящее, только настоящее – а тогда ты все взяла. Ты все взяла, так побудь же со мной!..…
У нее бедра выпуклые. Ее милое круглое горло. Это шла тогда она… ведь она довольно тяжелая… и шаги у нее полные… Она позволила мне расстегнуть тугой лиф ее амазонки!
Я вынул из ее волос шпильки, а рядом сидели гости.
«Черноглазый, талантливый мой!»
Огуречник.
Ах, посмотри, закат горит сквозь сосны. Тихо, тихо… Уже закат горит сквозь сосны…
Гимназист.
Это она шла к тебе… А может быть, к своему любовнику из Ментона…
Огуречник.
Ведь ты не знаешь ничего, мальчик, у нее прошлое, как темная глубина. Твоя плоская детская жизнь рядом с ней…
Гимназист.
. . . . . . . . . .
Огуречник.
Ах, посмотри, закат горит сквозь сосны. Тише, закат горит сквозь сосны.
Гимназист.
«Вот, берите, ваша шапчонка. Вам напечет голову…»
Ее голос.
О, проснись же, дорогая.
Я принес тебе мою любовь!
Декорация первого действия.
Темная звездная ночь конца лета. Звездокопатель сидит на горе, колупает звезд из синего низкого свода и кладет в мешочек. Огуречник сидит ниже, свесив ноги по косогору.
Звездокопатель.
Ну вот, он убился, разве ж это не было все как сон. А между тем, в старой маминой кладовке вечно совещаются таинственные мамины кувшинчики, говорят о большом, темном, земляном шаре… И их безглазые личики – это жизнь, и зеленые ставни – это жизнь.
Ты ведь, собственно, все равно, что не существуешь, – ты просто сон, и это мне очень досадно, что ты меня все сбиваешь и сковыриваешь. А вот кувшинчики и любой чурбан были до тебя и будут после тебя, и вереск, и незнакомая девушка у озера.
Огуречник.
Болван!