Читаем Шарманщик с улицы Архимеда полностью

Сильное произведение. И все аналогии работают… да, именно так, жестоко, осатанело жрет государство своих граждан. И оппозиционеров и собственных выкормышей, начальников, попавших в опалу. Так начал сейчас жрать своих людишек злой турок Эрдоган.

Тело у этого Сатурна-Джаггера какое-то жуткое… пропорции тоже осатанели… ошметки кожи мотаются… Сам полутруп, а жрет живое.

Издыхающая испанская монархия? Разумеется.

Но не только… и русская. И все остальные, до тех пор, пока их под нож гильотины, в Ипатьевский подвал или в Букингемские дворцы не загонят.

И ленинско-сталинский СССР. И Камбоджа. И Северная Корея. И Китай. И Третий Рейх. И масса других, менее знаменитых диктатур. Революции… тирании… хунты… реакции… олимпиады… тройки и лагеря уничтожения.

Только вот, Сатурн ли это? У Гойи античности мало. Есть одна аллегория (Стокгольм), там Дедушка-Время, как и положено, с песочными часами… с крыльями… Правда, тоже косматый.

Гойя своим фрескам в Доме глухого названий не давал. Скорее все-таки этот каннибал – не Сатурн, а «великан», упомянутый в письме Сапатеру.

Йети. Бигфут. Блендербор-Урицраор.

Взбесившийся дьявол-исполин, людоед из сказки… знакомый страх из коллективно-бессознательного.

Гоголевский старик-мертвец из «Страшной мести».

Нечто вулканическое или земляное или подкожное… не имперское, не хтоническое.

Исконный человеко-червь, по образу и подобию которого мы все созданы…

А моделью ему послужил какой-нибудь запущенный псих из дурдома… Гойя не раз специально посещал эти заведения и рисовал их обитателей. На одной из двух каннибальских сцен (Безансон) есть тип, напоминающий его Сатурна (старик слева).

Или все-таки этот убивец – время?

Безжалостная природа?

Наполеоновская армия в Испании, зверски подавившая народное восстание?

Эпидемия?

Не важно.

Важно то, что эта картина – даже не каннибальским своим содержанием, и не экстравагантной и экспрессивной своей формой… а трудно определимой внутренней осатанелостью, расхристанностью, изломанностью… экзистенциальным диссонансом… хрустом ломаемых живописных суставов-канонов… уничтожает привычные основы нашего сознания, фундаменты восприятия, стены, построенные нами для того, чтобы не сойти с ума от жестокости и несправедливости жизни… не быть сожженным заживо раскаленной лавой…

Гойевский Сатурн раскачивает своими мослами окружающую действительность… леса и стропила… как качели… и катапультирует зрителя туда, где все не так, как надо… не так, как хотелось бы. Туда, где земная твердь потеряла свою твердость, а небо – голубизну, где звуки стали скрежетом, слова – карканьем, а цвета – яростными темными пятнами… а люди, все поголовно… превратились в одержимых бесами чудовищ.

В третью реальность. В предсмертье.

В ожесточенный мир сильно постаревшего, больного, разочарованного и уязвленного художника. В мир, который он не мог показать на своих картонах, портретах, церковных фресках, исторических и жанровых картинах… отчего всю жизнь страдал… всю жизнь лгал… приукрашивал, припудривал… скользил по поверхности в погоне за славой, деньгами, положением в высшем обществе, женщинами…

В мир, который он осмелился воспроизвести только на некоторых офортах Капричос и Диспаратес… в мир, который наконец-то нашел и свое живописное воплощение.

Черные работы – не аллегория, не метафора, не попытка показать жизнь как ад, обычный, знакомый («там, где мы») или изощренный «ад формы»… нет, просто Гойя нарисовал мир таким, каким его в этот нелегкий период жизни видел, чувствовал, ощущал, слышал (не ушами, а черепом).

Его глухота пресуществила звуки в адский грохот, раскаты которого то и дело доносятся из Черных картин… подступающая слепота урезала цвета… болезнь упростила формы… старческий тремор придал форму мазку, а недалекая уже смерть позволила добиться невероятной экспрессии изображения.

Что-то сравнимое по силе с этой живописью Гойи можно найти только у Рембрандта… позже – в живописи Сутина. На некоторых картинах Врубеля.

Пикассо изо всех сил пытался имитировать Гойю, да не по зубам ему был этот орешек…

И Ван Гог не дотянул. И все «современное искусство» кажется по сравнению с Гойей – жалкими потугами шарлатанов и неумеек.

Или… этот Сатурн – прикрытый античным мифом автопортрет?

Старого мастера измотали войны, политические и придворные дрязги, ему осточертела вечно возвращающаяся к абсолютизму и тирании родина, ее ужасная история, осточертел ее народ… осточертело и приносящее все больше проблем и болей собственное тело… осточертело то, что он был человеком… воплощение в плоть.

Уничтожить ее… сожрать… к дьяволу под хвост эту жизнь!

«Тонущая собака» (то ли в болоте, то ли в грязном потоке), тоскливо смотрящая на желтоватый фон картины, на котором угадываются жуткие гримасы пустынных духов… или башни готического собора – представляется мне еще одним автопортретом Гойи. В модусе предсмертного одиночества.

Перейти на страницу:

Все книги серии Русское зарубежье. Коллекция поэзии и прозы

Похожие книги

От слов к телу
От слов к телу

Сборник приурочен к 60-летию Юрия Гаврииловича Цивьяна, киноведа, профессора Чикагского университета, чьи работы уже оказали заметное влияние на ход развития российской литературоведческой мысли и впредь могут быть рекомендованы в списки обязательного чтения современного филолога.Поэтому и среди авторов сборника наряду с российскими и зарубежными историками кино и театра — видные литературоведы, исследования которых охватывают круг имен от Пушкина до Набокова, от Эдгара По до Вальтера Беньямина, от Гоголя до Твардовского. Многие статьи посвящены тематике жеста и движения в искусстве, разрабатываемой в новейших работах юбиляра.

авторов Коллектив , Георгий Ахиллович Левинтон , Екатерина Эдуардовна Лямина , Мариэтта Омаровна Чудакова , Татьяна Николаевна Степанищева

Искусство и Дизайн / Искусствоведение / Культурология / Прочее / Образование и наука
Искусство на повестке дня. Рождение русской культуры из духа газетных споров
Искусство на повестке дня. Рождение русской культуры из духа газетных споров

Книга Кати Дианиной переносит нас в 1860-е годы, когда выставочный зал и газетный разворот стали теми двумя новыми пространствами публичной сферы, где пересекались дискурсы об искусстве и национальном самоопределении. Этот диалог имел первостепенное значение, потому что колонки газет не только описывали культурные события, но и определяли их смысл для общества в целом. Благодаря популярным текстам прежде малознакомое изобразительное искусство стало доступным грамотному населению – как источник гордости и как предмет громкой полемики. Таким образом, изобразительное искусство и журналистика приняли участие в строительстве русской культурной идентичности. В центре этого исследования – развитие общего дискурса о культурной самопрезентации, сформированного художественными экспозициями и массовой журналистикой.

Катя Дианина

Искусствоведение