Читаем Шарманщик с улицы Архимеда полностью

Когда Гойя писал свое первое «Гуляние», ему было 42 года, он был уже богат, знаменит… и еще не оглох. Второе, черное «Гуляние» Гойя написал, когда ему было около 75 лет. К тому времени жизнь уже отняла у него почти все, что можно отнять у человека – здоровье, близких и друзей, надежду… а через пару лет отняла и родину, язык.

Для такого страстного, активного и тщеславного человека как Гойя этот тяжкий период предсмертья был особенно мучителен. Оттого он и писал такие мучительные картины…

Реальность не изменилась, только повернулась к нему темной стороной, изменился он…

Почему же в этом страшном зале, в этом черном ижевском гробу, мне было вовсе не страшно, не жутко? Наоборот, я чувствовал там облегчение после залитого бешеным испанским солнцем Мадрида, после блистательного Прадо…

Потому что и со мной, при всей разности масштабов, эпох, географии, темперамента и положения в обществе (Гойе было, куда падать, а я и так внизу), произошло то же, что и с Гойей.

Я давно потерял светлую, радостную жизнь, друзей, женщин, родину, язык, надежду и веру. Жизнь еще не убила меня, но я уже чувствую смердящее дыхание земли. Слышу тихий зов могилы. И чувствую исступление конца… конвульсии заканчивающегося земного существования…

И мне знаком наркотизирующий вкус и свет небытия.

И я, как и Гойя из последних сил пытаюсь пресуществить желтоватые его лучи в картину… в образ… в рассказ.

И мои последние рассказы кажутся публике – «Черными картинами». А для меня они – цвета апрельского неба.

То, что с ним случится (или не случится, тут, кажется, сама амбивалентность становится предметом изображения) после смерти, Гойя изобразил на восемнадцатом офорте серии «Диспаратес» (ил. 87). Из лежащего на боку, скрюченного, очевидно мертвого, тела вылетела фигура, расставившая руки. Это пожилой человек, хмурый… это умерший Гойя.

Парит. Левитирует.

В темном пространстве посмертья его встречают другие парящие фигуры.

Кто они?

Не ясно – то ли демоны, то ли люди, то ли его страхи или вожделения, то ли его родные и друзья в новых обличьях…

Или это души изображенных им современников?

Нематериальные скорлупки-очертания обитателей Козлиного луга?

Он не смотрит на них, его тяжелый взгляд устремлен туда, в невидимую наблюдателю область, откуда льется потусторонний свет.

Иаков и Гермоген

Был недавно на выставке. Показывали резцовые гравюры на меди по эскизам Питера Брейгеля старшего. Пейзажи, кораблики, несколько фрагментов больших картин мастера, мои любимые серии «Семь смертных грехов», «Семь добродетелей» и другие картинки, полные затейливых фигурок – шутов, безумцев, грешников, злодеев, чудовищ, ведьм, чертей, святых… художественного сброда эпохи маньеризма и снабженные соответствующими подписями, назидательными мужицкими мудростями.

Особенно запомнилась гравюра «Святой Иаков и маг Гермоген» (ил. 88).

Резал ее прекрасный, конгениальный Брейгелю, мастер Питер Ван Дер Хейден. Датирована она 1565 годом (несохранившийся эскиз был, скорее всего, нарисован в годы 1564–65). Выпущена в свет издательством Иеронима Кока «На четырех ветрах», для которого Брейгель нарисовал около восьмидесяти эскизов для гравирования на меди.

Под оттиском, на полях гравюры – латинская подпись, которую можно перевести так: «Святой Иаков поставлен перед магом силой дьявольского наваждения».

Литературный источник этого изображения – популярная во времена Брейгеля «Золотая легенда» Иакова Ворагинского. Русского перевода «Золотой легенды» к сожалению до сих пор не существуют, поэтому я сам перевел страничку текста, но не с латинского, а с немецкого издания 1999 года.

Из главы «О Иакове великом» (в квадратных скобках мои вставки):

Святой Апостол Иаков Заведеев проповедовал Слово Божье в Иудее. Один маг, по имени Гермоген, послал к нему своего ученика Филета и несколько фарисеев, для того, чтобы он изобличил Иакова перед ними во лжи. Но Апостол пересилил Филета доводами рассудка и сотворил много чудес на его глазах. И возвратился Филет к Гермогену и рассказал ему о чудесах, которые сотворил Иаков, и о том, что хочет стать его учеником и следовать его учению, и посоветовал Гермогену сделать тоже самое. Гермоген разгневался и околдовал Филета так, что тот не мог и пошевельнуться, и сказал: «Ну а теперь посмотрим, как твой Иаков тебя освободит».

Филет смог через своего слугу сообщить Иакову о случившемся; Апостол послал ему свое полотенце и наказал взять его в руки и сказать: «Господь поддерживает падающих и освобождает связанных».

Как только Филет дотронулся до полотенца, заклятье сошло с него, он вскочил и поспешил к Иакову, понося магическое искусство Гермогена. Еще больший гнев объял Гермогена, и он призвал подчиненных ему [нечистых] духов и повелел им принести ему и Иакова и Филета связанными, для того, чтобы он мог им отомстить и для того, чтобы его ученики не вздумали больше его поносить. Нечистые духи явились к Иакову и начали, повиснув перед ним в воздухе, плакаться: «О Иаков, святой Апостол, помилуй нас, посмотри, мы сгораем раньше уготованного нам часа!»

Перейти на страницу:

Все книги серии Русское зарубежье. Коллекция поэзии и прозы

Похожие книги

От слов к телу
От слов к телу

Сборник приурочен к 60-летию Юрия Гаврииловича Цивьяна, киноведа, профессора Чикагского университета, чьи работы уже оказали заметное влияние на ход развития российской литературоведческой мысли и впредь могут быть рекомендованы в списки обязательного чтения современного филолога.Поэтому и среди авторов сборника наряду с российскими и зарубежными историками кино и театра — видные литературоведы, исследования которых охватывают круг имен от Пушкина до Набокова, от Эдгара По до Вальтера Беньямина, от Гоголя до Твардовского. Многие статьи посвящены тематике жеста и движения в искусстве, разрабатываемой в новейших работах юбиляра.

авторов Коллектив , Георгий Ахиллович Левинтон , Екатерина Эдуардовна Лямина , Мариэтта Омаровна Чудакова , Татьяна Николаевна Степанищева

Искусство и Дизайн / Искусствоведение / Культурология / Прочее / Образование и наука
Искусство на повестке дня. Рождение русской культуры из духа газетных споров
Искусство на повестке дня. Рождение русской культуры из духа газетных споров

Книга Кати Дианиной переносит нас в 1860-е годы, когда выставочный зал и газетный разворот стали теми двумя новыми пространствами публичной сферы, где пересекались дискурсы об искусстве и национальном самоопределении. Этот диалог имел первостепенное значение, потому что колонки газет не только описывали культурные события, но и определяли их смысл для общества в целом. Благодаря популярным текстам прежде малознакомое изобразительное искусство стало доступным грамотному населению – как источник гордости и как предмет громкой полемики. Таким образом, изобразительное искусство и журналистика приняли участие в строительстве русской культурной идентичности. В центре этого исследования – развитие общего дискурса о культурной самопрезентации, сформированного художественными экспозициями и массовой журналистикой.

Катя Дианина

Искусствоведение