Шарманщик с улицы Архимеда

И, если правы мистики, утверждающие, что человек после смерти попадает в им же самим изобретенный при жизни мир – то Шварцман гуляет теперь вдоль магистралей и кривых своих иератур, пьет как насекомое нектар своих колоритов, кашляет от сухости своих графических структур…

Остался и без Христа, который говорил – раздай свое добро нищим (в данном случае – ученикам, последователям, профанам, ослам) и иди за мной. Михаил Матвеевич оставил свое добро себе, поэтому таскает теперь все свои доски по холмам Чистилища на своем горбу.

Один. Без своего народа, к которому он не захотел присоединиться. Без последователей и коллег, к которым бешено ревновал свое искусство.

Без России, которой он чужд и не нужен – эта «свинья-матушка» и не таких сжирала.

Один среди собственных личин в своей темнеющей вечности.

И еще одна, последняя мысль мучает, когда листаешь монографию. А действительно, что будет с иературами дальше?

Нарисовал, а дальше что? Дома все хранить, никому не давать?

Тут пункт, где система мастера спотыкается. Тут граница. И тишина. Нет толкового ответа. Ответа нет, потому что мастер на самом деле плевал на весь мир. И дальше своей смерти не мыслил. Не в загробном, а в догробном мире – какую роль должны играть его работы? Ведь мир отказался уже и от икон и от живописи. Не то время. Новое поколение воспринимает только «образы» с монитора компьютера или мобильника. Кстати, и иконы и готические статуи пожгли и повыбрасывали не только потому, что все стали ослами, а потому, что без честной искренней веры – они пустые деревяшки, красивые, величественные, но деревяшки. Иконы никогда не писались просто для любования – они были частью ритуализированной религиозной жизни, общий смысл которой был дать человеку в страшном мире надежду на высшую справедливость, на победу над смертью… Исчезла искренняя вера – исчезла и иконопись. И светская живопись тоже почти исчезла – слишком много других технических возможностей появилось красивые березки воспроизводить.

В Третьяковке иературы так выделяются, что их рано или поздно просто снимут. Ведь это не картины. Это – шаровые молнии. Они взорваться хотят. Им рядом с искусством не место – сожгут.

В храме их повесить нельзя. Православные иереи-псы залают – не хотим еврея в храме!

Продавать – это вульгарно. Все получат богачи-мироеды. И запрячут в сейфы. Из которых их вынут наследнички – чтобы перепродать или выкинуть.

Музей Шварцмана надо в Москве основывать – пока не поздно. А то разлетится все по миру и сгинет. Как сгинули тысячи старых икон, которые миллионер Хаммер в двадцатые годы увозил из СССР железнодорожными вагонами.

Похищение Европы

Гравюры по дереву Зигфрида Отто-Хюттенгрунда (родился в 1951 году, живет и работает недалеко от саксонского Кемница) нередко вызывают у зрителей тяжелое чувство. Мрачны зеленовато-коричневые и красновато-серые ландшафты; враждебны, заносчивы, раздражены или подчеркнуто равнодушны лики причудливых персонажей, населяющих его миры. Художник щедро именует свои фигуры. Тут и Лилит, и Пандора, и Инанна, и Уран, и Прозерпина, и Монтесума, и Лютер, и Артемида и многие другие… обитатели мировой культурной свалки.

Застывшие в сомнамбулической самоманифестации фигуры, их покрытая морщинами или трещинами каменная кожа, жилистые руки, длинные ногти, острые как осока волосы, крылья, а также многочисленные змеи, гарпии, волки, мертвые головы и другие атрибуты страшной сказки заставляют людей, склонных к суеверию и фанатизму, видеть в мастере чуть ли не адепта Сатаны. Спорить с идиотами, убеждать и доказывать – занятие бессмысленное. Ведь каждый по-своему прав. Самопровозглашенные носители добра, узнают в далеко не кошерных образах Отто-Хюттенгрунда фантомы собственного сознания, вытесненные в бессознательное под влиянием того самообмана, который они принимают за религию или позитивную жизненную философию. Однажды изуверы даже попытались начать против графика судебный процесс.

Абсурдное стремление перенести вину за мировое зло и человеческие мерзости на медиума, художника, писателя, на его картины или тексты – изобличает неизжитую до сих пор архаическую веру в симпатическую магию, свирепствующую в нацистские и коммунистические времена, но находящую себе адептов и в демократическом обществе, в котором места пророков, святых и реликвий заняли фетиши – деньги, мерседесы, путешествия и компьютерные игры.

Да, навязчиво натуралистическое искусство действительно может сыграть роковую роль в нашем абсурдном и жестоком мире. Например, смакование жестокостей во времена турецкого ига, культивируемое в обязательной для чтения в школе сербской литературе, привело к сплавлению в сознании незрелых людей литературной и повседневной реальностей и стало одной из причин кровопролития в балканских войнах. Прошлое – с помощью литературы и человеческой глупости – в очередной раз укусило настоящее.