Шаромыжники

— Да, собственно, не сошлись во мнениях на мою работу. Они отчего-то посчитали, что мне самое место в британской армии, а мне показалось это крайне несправедливым. Так что я бежал из полка так быстро, как только смог, добрался до моря, нашёл судно, чей шкипер не брезговал контрабандой, и убрался в Индию. А поскольку старший брат моего отца жил в Америке, я, заработав необходимую сумму на продаже доставшихся по случаю индийских самоцветов, делая вынужденные остановки, поскольку плыл на разных кораблях, доехал, наконец, до Луизианы. А там уже познакомился с мистером Арамицем и его другом и, вложив в бизнес свой пай, стал их компаньоном. В конце концов мы втроём решили, что в Новой Англии дела пойдут лучше, перебрались в Нью-Йорк.

— Покарай меня бог, такое путешествие достойно Улисса! А почему, Джордж, вы не стали жить вместе с дядей?

— Как-то сложно жить у покойника. Как я узнал уже в Америке, он скончался два года тому назад. А мои кузены отчего-то посчитали, что я прибыл, чтобы получить долю наследства и приняли крайне негостеприимно Хотя я не претендовал и на один цент, но, тем не менее, это огорчает.

Смоллет сочувственно кивнул:

— Да, таковы нынче нравы в некоторых домах. Печально… Однако Библия учит, что могло быть и хуже: достаточно вспомнить, как не кузены, а родные братья попросту схватили Иосифа и продали в рабство в Египет.

Вот убейте, не помню такого. Библию я, конечно читал… выборочно. Но не осилил: больно тяжёлый язык. А при имени "Иосиф" в голове появляются прежде всего образы Кобзона и Сталина… Конечно, я крещён, но сильно верующим меня не назовёшь.

Поэтому постарался перевести разговор:

— А почему, Билл, вы называете деньги мистера Грэя мусором? Пусть они и дешевле серебра, но и всё-таки чего-то стоят!

— Они не стоят даже цены той бумаги, на которой напечатаны! Потому что она испачкалась и помялась. Друг мой, неужели в Луизиане ещё находится кто-то, принимающий континентальные, да и виргинские деньги? Во время прошлой войны их отпечатали столько, что за доллар в серебряной монете, не важно, британской ли или испанской, отдавали сто восемьдесят, а то и двести этих бумажек — и никто не хотел их брать. А примерно через год после изгнания британцев Конгресс вообще прекратил оплачивать "континенталки" звонкой монетой и все, кто имел сбережения в виде этих бумажек, остались с дырой на панталонах. Покарай меня бог, но я ума не приложу, зачем Тедди таскал их с собой повсюду. Не иначе, надеялся повстречать заезжего иностранца, вроде вас, и всучить ему этот хлам вместо честных денег. Он всегда был плут, и отец его, и дядья плутами были. Но Тедди к тому же и глупец: ведь он полез в драку, хотя мог бы расплатиться с вами резаной бумагой. Сознайтесь — мог бы?

— Ну, это вряд ли. Раз играли на монеты — то их бы я и стребовал. Ассигнации везде стоят дешевле серебра и золота.

Кстати, мы, кажется, собирались сыграть в шахматы? Вы, вижу, уже насытились.

— Охотно. Первая ставка по доллару?

— Можно и по доллару.

Я вновь передвинул на центр стола клетчатую доску и принялся расставлять фигуры.

— Занятно, — покрутил в руках белую ладью в форме кораблика. — Никак не пойму, что это за фигура…

— Это ладья, корабль. Ещё её называют башней или колесницей.

— Вот как? Название "колесница" я слыхал, но в наших краях е именуют "взломщиком". А это что? Ведь рыцарь — вот он, верхом, а кто же этот, в островерхом шлеме? — Новая фигурка в пальцах.

— Слон, он же офицер. — показываю я на своих, уже выстроившихся на положенных каждой клетках, фигурах.

— А, теперь понятно! Так бы и сказали: бискуп! Нет, всё-таки, какая между нами разница! Даже шахматы называем каждый по-иному, хотя и говорим на одном языке.

— Разница не так велика, если вспомнить то, в чём мы похожи.

— И в чём же?

— Мы все не любим Британию!

И мы оба расхохотались.

…Как выяснилось, в американских шахматах девятнадцатого века отличаются не только названия фигур, но и начальные ходы. Никаких "е2-е-4", максимум — "е2-е-3", с чего Смоллет и начал игру. Шахматистом отставной секонд-лейтенант оказался неплохим, да и я числился дома лишь продвинутым любителем, даже не мечтая о каких-то разрядах. Так что играли мы с переменным успехом до глубокого вечера. Кучка серебра и золота на столе потихоньку росла, перемещаясь то ближе ко мне, то к нему. В конечном итоге, порывшись в карманах, я высыпал на кон последние деньги, твёрдо объявив:

— Прошу прощения, но на этой партии прошу завершить игру. Не люблю оставаться в долгу.

— Даже если удача будет на Вашей стороне, Джордж?

— Именно. Удача — дама непостоянная, а человеческий разум слишком склонен к ошибкам.

— Тоже верно. Хотя у нас говорят: кто не ошибается, тот ничему не учится.

К этому времени большая часть посетителей уже покинули общий зал таверны, немногие же оставшиеся превратились в болельщиков, заключая друг с другом пари, кто выиграет в поединке разумов: всем известный и авторитетный плантатор Смоллет или новичок из какой-то "Австралийщины", чей провинциальный акцент порой невозможно понять, но неплохо понимающий и в игре, и в хорошей драке.