Шаровая молния

Геннадий только пригубливал рюмку, появляться перед Ланой пьяным он и мысли не допускал. И придерживал Лаптева – тот поначалу с удовольствием опустошал рюмку за рюмкой. Трезвый Геннадий преследовал и другую цель: экипаж новый, большой, а он еще не успел изучить каждого. Летные качества, разумеется, важно знать, но не менее важны чисто человеческие качества, которые играют роль не только в профессиональном деле, но и в жизни. Геннадий помнил случай, произошедший на Дальнем Востоке, о котором рассказывалось в газетах, по радио, на телевидении. Самолет «Ан-72» потерпел катастрофу, упал в тайге. Все трое членов экипажа чудом остались живы. Радиостанция разбита, мобильные телефоны в то время еще не имелись. Летчики, перевязав раны, заспорили, как быть. Командир предложил подождать невдалеке от обломков: соорудить шалаш, жечь костер – их обязательно будут искать. Дело было осенью, наступили холода, особенно ночью. Прождали трое суток, ни самолеты, ни вертолеты не появлялись. От бортпайков, как ни экономили, не осталось ни крошки; холод и голод стали так донимать, что среди экипажа вспыхнул спор. Один предлагал отправиться на поиски жилья, другой соорудить капканы для ловли зверей, птиц (оружия ни у кого не было), командир настаивал взяться за ремонт радиостанции. Но при глубоком анализе ни одно предложение не выдерживало критики. И спор закончился тем, что второй пилот и бортинженер разошлись в разные стороны искать людей или жилье. Командир, он получил при падении наиболее серьезное ранение, остался на месте. Его нашли вертолетчики еле живого на шестые сутки. А второй пилот и бортинженер сгинули…

Геннадий не хотел, чтобы у него был такой разношерстный экипаж. Как в известном девизе: один за всех, все за одного.

Не простое это дело – добиться такого. А надо.

Что он имеет на сегодня? Помощник, второй пилот, Станислав Алексеевич Грибанов. Пилот, можно сказать, профессиональный. Характер темпераментный, даже горячий. Но рассудительный, компанейский, открытый. На такого можно положиться. Штурман Владимир Николаевич Никитенко. Профессионал. Серьезный, вдумчивый, уважительный. На него тоже можно положиться. Бортинженер Макаров – особая статья. После намерения бросить Настю мнение о нем у Геннадия изменилось на сто восемьдесят градусов. И если он сделает это, ему не летать в экипаже Геннадия.

Борттехник Борис Ефимович Савочка, крестьянский мужичок. Неказистый, не блестящий познаниями в технике, но услужливый, исполнительный, что вполне устраивает Макарова.

Бортмеханик Василий Алексеевич Анучин. Крепко скроенный мужчина, себе на уме, можно даже сказать, с самомнением, бравирует силой и при погрузках, разгрузках наглядно демонстрирует свои физические данные. Умеет держать слово. Есть еще и неизведанные закоулки характера, но, в общем, человек положительный.

Бортовой радист Вячеслав Сергеевич Юнаковский. Совсем еще молодой специалист. Вроде бы неплохой радист…

Все эти заключения, понимал Геннадий, пока поверхностные, предположительные. Не зря говорят: чтобы узнать человека, надо с ним пуд соли съесть. Что ж, будет есть соль и узнавать…

Станислав Грибанов, как и в самолете, сидел за столом рядом с командиром, с правой стороны. Далее – штурман, борттехник, бортрадист, бортмеханик. Пили, закусывали, поддерживали разговор, пение. Обращал на себя внимание Анучин. Он был уже изрядно пьян. Крупное лицо с широким, покрасневшим, как и у многих пьяниц, носом блестело от пота. Глаза агрессивно бегали по соседям, остановились на Грибанове, к которому подошла официантка. Станислав сказал ей что-то ласковое, и она в ответ улыбнулась. Когда она отошла, Анучин зло спросил:

– Ты чего пристаешь к девушке?

– А твое какое дело? – сердито ответил Станислав.

– Не твоего поля ягодка, – продолжал обострять конфликт Василий. – Ты еще не дорос до нее.

– А ты перерос, – отрезал Станислав. – И не с твоей физиономией рассчитывать на таких девушек. Тебя не каждая в бардаке примет.

– Подожди, красавчик, я твою рожу не такой еще сделаю…

Анучин и в Якутске после пьянки чуть не устроил потасовку с Макаровым, придравшись к бортинженеру по пустяку. Виктор Иванович, о чем позже рассказал командиру, быстро остудил его пыл, пригрозив вызвать милицию и навсегда оставить «прапорюгу», как назвал Анучина, в Якутске.

Да, такого задиру Геннадию держать в экипаже не хотелось. Он подошел к бортмеханику и тяжело положил ему на плечо руку.

– Вот что, герой. Убирайся сейчас же с пикника, не порть товарищам настроение. Еще раз подобное повторится, ищи себе другое место.

– Понял, командир! – по-ефрейторски вытянулся Анучин. – Это я пошутил, извините.

– Дурацкие шутки. Товарищи отдыхают после нелегких трудов, а ты шутки-придирки устраиваешь. И больше не пей, если не умеешь.

Анучин трижды поклонно кивнул, а как только Геннадий отошел, пустился в пляс, припевая частушку: «Моя милка загуляла, перепила молока, думала, что от коровы, оказалось – от быка».

Комедиант, перестал сердиться Геннадий. Вот и пойми такого человека… Но лучше комедиант, чем эгоист, заботящийся только о личном благе.