Шартрская школа

В горькие пени смех, веселье в стон обращаю[860]

,Рукоплескание в плач, шутки в тоску и печаль,
В час, как умолкшими я наблюдаю указы Природы,
Как от Венериных див жалкая гибнет толпа,
Этого — этой творит, с Венерой сражаясь, Венера,
Хитроумной волшбой размужествляя мужей.
Лик не обманчив сего унынья, и плач непритворен:
Нет, не коварство, но скорбь[861] истая в муках родит.
Просит Муза, печаль мне велит и молит Природа,
10 Чтобы слезную песнь я им в слезах даровал.
Где сокрылись, увы! приятность Природы, мерило
Скромности, нравов краса, к жизни стыдливой любовь?
Стонет Природа, молчит добронравье, из знатности прежней
Изгнанная, сиротой ныне стыдливость живет.
Рода действительного опозоренный пол перепуган,
Видя, как горько ему кануть в страдательный род[862].
Пола честь своего пятнает муж, ставший женою,
Гермафродитом его чары Венеры творят.
Он предикат и субъект, с двумя значеньями термин[863],
20 И грамматический им сильно раздвинут закон.
Мужеству, дару Природы, чужой, в грамматике стал он
Варваром. Близок ему в этой науке лишь троп.
Тропом, однако, нельзя называться сему переносу:
Эту фигуру верней между пороков считать[864].
Логик чрезмерный — тот, в ком простая конверсия[865] нудит
Силой искусства навек сгинуть Природы закон.
По наковальне он бьет, что семян никаких не чеканит[866];
От наковальни своей в ужасе молот дрожит.
Ни на каком веществе нет печати творящего лона:
30 Нет, на бесплодном брегу плуг его роет бразды[867].
Трудно ужиться стопе Венерина дактиля с ямбом,
Где за долгим нельзя краткому слогу идти[868].
Хоть пред женской красой сникает униженно всякий
Облик пригожий мужской, в славе пред ней умалён,
Хоть Тиндариде дана миловидность лика, хоть служит
Ей побежденный Нарцисс и Адониса краса, —
Все же в презренье она, хоть всех ее внешность преклонит,
Хоть о ее божестве божеский облик гласит,
Из-за нее перун в деснице Юпитера тускнет,
40 Праздностью томной струна Фебова поражена,
Из-за нее свободный в раба превратится и, чтобы
С нею любовь разделить, скромность продаст Ипполит[869].
Что ж на девичьих устах лобзаний нетронутых столько,
Что не желает никто жатву свою здесь найти?
Пусть бы лобзанья сии для меня медвянели влагой
И, медвяные, мне соты вложили в уста.
Весь бы ушел в лобзания дух, целиком заключившись
В губы, и на устах сам бы с собою играл,
Чтобы мне так умереть, а по смерти моей — чтоб другое
50 «Я»[870] наслаждаться могло жизнью блаженною в ней.
Уж Тиндариду ловить любодей не выходит фригийский,
Но на Парисе Парис гнусное диво творит.
Не приникает Пирам сквозь тесные щели к лобзаньям
Фисбы: ему не люба боле Венерина щель.
Не подражает уже Пелид повадкам девичьим,
Дабы девам себя истинным мужем явить[871].
Дурно, однако ж, за дар воздает своим даром Природе
Тот, кто, прибыль любя, полом торгует своим.
В храме Гения тот анафеме правой подвергся,
60 Гению кто отказал дать десятину его.