Шашки наголо! Воспоминание кавалериста

За такую оплошность, такой «номер», Чернов получил от меня на полную катушку. Следует сказать, несмотря на то, что спирта (этилового) было вдоволь, пьяных не было. Выпивали в меру, для аппетита, не более. При отличном питании, да на чистом морском воздухе, на нашем состоянии это не отражалось. Хотя для «аппетита» употребляли по стакану неразведенного, без задержки запивая водой. Пьяниц на батарее и в полку строго наказывали. Дни шли своим чередом. Предприимчивый Володя Чернов где–то раздобыл легковой автомобиль. Целый день он с кузнецом взвода возился с ним, приводя его в рабочее состояние. На следующий день Чернов торжественно заявил:

— Машина в исправности и подана мне для следования в штаб полка! Русскому офицеру, победителю, негоже ездить в штаб на лошади, на то есть автомобиль! Приедете с шиком, как генерал. Пусть другие посмотрят, на чем ездят батарейцы! — промолвив это, он галантно распахнул передо мной дверцу машины. Согласившись, я сел в машину, но на всякий случай приказал коноводу с лошадьми следовать за нами.

Проехав с полдороги, машина зачихала и встала как вкопанная. Все старания новоявленного механика–водителя ни к чему не привели. Машина молчала даже тогда, когда Чернов обозвал ее гитлеровским отродьем. Хорошо, что под рукой был коновод с лошадьми. До штаба мы доехали на конях, а Чернов остался копаться в машине. На обратном пути я увидел нашу машину вверх колесами, не было возле нее и нашего горе–механика. В расположении батареи Чернов заверил меня, что я все–таки буду ездить в штаб на машине, как подобает русскому офицеру, так как у него в запасе есть еще две легковые машины. Но и эти трофейные машины постигла та же участь.

На море было спокойно, ни одного дымка на горизонте. Орудийные расчеты где–то раздобыли муки, масла и сковородку. Пекли на костре вкусные поджаристые оладьи и блинчики. Стали угощать и меня. Блинчики были тонкие и таяли во рту, особенно после стаканчика спирта.

Из штаба полка сообщили, что в полку организована отправка посылок из Германии, домой, на родину. У Зозули были кое–какие трофеи, а у меня — ничего. Разве у нас в передовых отрядах, на переднем крае фронта, могли быть трофеи? О них мы и не думали. Главный наш трофей — это наша жизнь! Остаться живым и неискалеченным в смертельных схватках с противником — вот главное на войне, а не трофеи.

Вот у тыловых работников полков, дивизий, корпусов, армий, фронтов, которых, кстати, так же, как и нас, именуют участниками войны, трофеи были, и доставались они им без риска для жизни и здоровья. Даже у нашего батарейного писаря и то было несколько десятков часов, которые он без труда выигрывал у бойцов, играя в игру «Махнем не глядя».

Игра заключалась в том, что оба играющих, например, разыгрывая часы, прятали их в руке за спиной и по команде (при обоюдном согласии) обменивались ими не глядя. Писарь подсовывал бойцам иногда одни крышки от часов, получая взамен хорошие часы на ходу.

Зозуля успокоил меня, сказав, что у него найдется кое–что и для меня. Но когда его коновод принес и вытряхнул мешок, смотреть там было нечего, одно старье. И я отказался от такой помощи. Про нашу затею с посылками (видно, от моего коновода) прослышала и наша хозяйка. Пошептавшись с ним, предложила свои услуги подобрать кое–что из своих запасов новой одежды и обуви. Я не отказался от ее подарков, и коновод вместе с хозяйкой собрали и отправили мою первую посылку с письмом домой, в Ленинград. Вторую посылку собрал мне гвардии сержант Чернов из взводных трофеев. Забегая вперед, расскажу о третьей и самой ценной для моих родных посылке, из всех трех посланных от меня с фронта. О ней я ничего не знал до тех пор, пока не получил письмо от родителей, после моего ранения и выписки из госпиталя.

В письме они сообщали, что очень довольны этой посылкой. Благодарили за отрез на костюм, за 10 метров белого шелка и особенно за сахарный песок. Все это было большим дефицитом в послеблокадном Ленинграде.

Я никак не мог догадаться, откуда взялась эта посылка, которую я не посылал, пока не вспомнил свой разговор с медсестрами в полевом госпитале. А дело было так.