Шашки наголо! Воспоминание кавалериста

— Ферцайунг, дарф ихь, битте, абен коннен зие мир заген? (Извините, не могли бы вы мне сказать.) Кто этот элегантный и благородный господин, который только что вышел от вас? Он такой любезный. Раскланивался и улыбался мне. Я бы хотела познакомиться с ним.

Она еще долго тараторила, и из всего сказанного, я понял, что наш «артист» очаровал мою хозяйку. День был тихий, светило солнце. У коновязи батарейцы окружили «артиста» И смеялись над его очередной байкой.

— Что, все анекдоты рассказываешь? — спросил, я у « артиста».

— Нет, это все на самом деле было. Вы тогда в 3–м эскадроне были, а мы в 4–м. Комэска, старший лейтенант Конвалов, командует:

— Эскадрон, по коням!

А молодой солдатик, такой, как Балацкий, и «монголка» у него такая же мелкая, из пехоты, пропищал:

— Ау меня кобыла! — Разглядел, гад, несмотря на то, что из пехоты.

— А я не из пехоты! — подал реплику Балацкий.

— Ты не из пехоты, а он из пехоты. Не перебивай! Так вот. Комэска рассердился, и заорал:

— Что? Что? Какая еще кобыла?..

— Гнедая, «монголка», — С перепугу ответил солдатик.

— Прекратить разговорчики! Что конь, что кобыла. Команда одна была! Садись!

А через час после того как Коваль закончил свою работу по ковке, он попросил у меня разрешения ненадолго отлучиться.

— у меня приглашение дамы.

— Какой еще дамы?

— Да вашей хозяйки!

— А коней проверил?

— Да. В полном порядке!

— Ну, тогда ладно, но не более двух часов. Встреча их состоялась, но была недолгой, так как

в полночь запела труба: «Седловка!» Опять поход … Объезжая на марше колонну взвода, я спросил у Коваля:

— Ну, как встреча с фрау?

— Отлично, sehr gut. Фрау довольна! — весело ответил кузнец.

Тут же посыпались реплики от бойцов:

— Гвардейцы, как пионеры, — всегда готовы к бою и ко всему другому!

— Он фрау подковал как надо, на все четыре (на круг)!

— Еще бы ей быть недовольной! У него кобылка не сорвется, по ковке он мастер.

— А инструмент захватил с собой?

— А как же, мой инструмент всегда со мной!

Я не могу сказать, что видел насилие, грубость или жестокость со стороны наших бойцов по отношению к гражданскому немецкому населению. Уж слишком крут был наш командир полка, гвардии подполковник Ткаленко. Все знали, что он накажет примерно, и боялись его. Одно могу сказать: немки охотно жили с нашими офицерами. Причин на то, как я думаю, было две. Во–первых, Германия к тому времени обеднела мужиками, все были либо в могилах, либо в плену, либо на фронте. Во–вторых, немки, скорее всего, руководствовались такой логикой: «Если у меня в доме русский офицер, то русские солдаты ничего не посмеют сделать».

Итак, завершив 380 км марша, мы к утру 22 апреля сосредоточились на левом фланге 2–го Белорусского фронта 49–й армии. Во второй половине дня 26 апреля корпус получил приказ о выходе на западный берег Одера и в полночь начать переправу. Последний сбор командиров в штабе полка. Ознакомление с боевой обстановкой и задачей полка, дивизии, корпуса. Докладывал начштаба полка гвардии майор Тодчук. Получили новые карты (когда их только успевали отпечатать в необходимом количеств^?). И по местам, а точнее по эскадронам, которым придавались мои орудия.

По решению командующего фронтом маршала Рокоссовского главный удар фронт наносит левым крылом силами трех общевойсковых армий (65–й, 70–й, и 49–й), трех танковых (1–го, 8–го и 3–го) гвардейских корпусов, механизированного 8–го и кавалерийского, нашего, 3–го гвардейского корпуса, по противнику обороняющемуся на участке Штеттин — Шведт с дальнейшим развитием наступления на Нойшерлиц и Виттенберг.

После форсирования войсками 49–й армии реки Одер наш корпус войдет в прорыв с задачей: действуя в стыке между 2–м и 1–м Белорусскими фронтами, обеспечить левый фланг 49–й армии с целью развития успеха этой армии в общем направлении на Грайфенбер, Темплин и далее до Эльбы.