– Вам бы тоже не мешало, так сказать, поразмыслить! – тихо проговорила Надежда.
– Конвой! – рявкнул полковник. – В камеру ее!
Уже от самых дверей Надежда взглянула на полковника и подумала: «Чтоб тебя расплющило!»
Мрачный Индюков, недовольно сопя, вел Надежду по коридору, потом они спустились по лестнице, но не по той, что шла от входа и где сидела дежурная. Эта лестница была узкой и мрачной, ступеньки грязные и выщербленные.
Спустившись, Надежда оказалась в небольшом помещении без окон. Одна стена была отгорожена решеткой, в другой виднелось небольшое окно, как в советской столовой на раздаче. Окно было закрыто зеленой фанерой.
– Раиса Иванна! – Индюков постучал в окно. – Выйди, я задержанную привел!
– Задержанную… – заворчала Надежда, – по какому праву интересно меня задержали? Бумаги никакой не предъявили – ни тебе постановления, ни тебе ордера, ни тебе обвинения. Начальник наорал – и все постановление!
– Это кто тут такой недовольный? – В окошко выглянула широкая, как блин, физиономия с маленькими глазками и ртом, похожим на землечерпалку. – Это мы сейчас быстро успокоим!
– Раиса Иванна, – Индюков неуверенно переступил ногами, – ты это… поаккуратней тут… все же она не местная…
– А мне все едино! – громогласно объявила тетка. – У меня любимчиков нет!
«Избави бог у такой в любимчиках ходить», – подумала Надежда.
– Вы, гражданочка, отдохните пока в камере, – сказал Индюков. – Вас не арестовали, не задержали, просто начальнику полиции срочно отъехать требовалось. Так что вы подождите немного, а он потом вас снова на допрос вызовет.
– Сумку сюда! – приказала тетка. – Ценные вещи тоже!
Она перебрала содержимое Надеждиной сумки, выдала ей расческу, носовой платок и пачку влажных салфеток.
– Ценные вещи есть? – спросила она.
Надежда помотала головой, потому что перехватило горло. Она поняла, что сейчас ее запрут в камеру и неизвестно когда выпустят. И выпустят ли вообще.
– А это что? – вызверилась тетка и ткнула пальцем Надежде в ухо, где была сережка с небольшим бриллиантом. Сережки подарил муж на последнюю годовщину их свадьбы.
– У тебя их в камере сопрут, а Сидоренко отвечай? – орала тетка.
Надежда молча вытащила сережки из ушей и подала тетке в окно.
– Кольцо обручальное!
– Оно не снимается, – твердо сказала Надежда. – Если в камере сопрут, то только с пальцем.
– Раиса Иванна, – маялся Индюков, – ты скоро?
– Ладно, – тетка составила опись, дала Надежде расписаться и вышла из своей фанерной будки. – Проходи!
Она открыла решетчатую дверь, и Надежда шагнула в коридор. Этот был гораздо мрачнее верхнего, стены без окон выкрашены грязно-зеленой краской, которая кое-где облупилась.
В коридор выходило четыре двери – все с одной стороны. Раиса Ивановна отперла вторую и сделала приглашающий жест:
– Заходи, Лебедева!
Надежда втянула голову в плечи и бочком протиснулась в дверь. Она ожидала увидеть темное вонючее помещение, забитое под завязку жуткими уголовницами, но действительность оказалась не так уж страшна. Камера была маленькая, тесная, конечно, и душная, но из людей там была только одна девица, валявшаяся на нарах в трусах и полосатой маечке. При виде вошедших она оживилась:
– Теть Рая, дай закурить!
– Какая я тебе тетя! – заворчала Раиса. – Оборони бог от такой племянницы! Нет у меня курева!
– Ага, а мою пачку скурила!
– Да у тебя и было-то там всего две штуки! – возмутилась Раиса. – И вообще молчи, Танька, не выводи меня из терпения!
Дверь захлопнулась. Надежда огляделась по сторонам.
Нары были в два ряда по двум сторонам камеры, как полки в купе. На старых досках валялся тонкий тюфяк, больше ничего не было. Надежда тихонько присела на свободное место и затихла, изредка бросая взгляд на соседку.
Девица оказалась не промах – под глазом лиловел живописный синяк, губа распухла. А так, в общем, ничего себе девица, не первой молодости, но фигуристая.
– Слышь, тетя, – лениво сказала девица после некоторого молчания, – ты там не сиди, там Зинка-бомжиха спала, а у нее насекомые…
Надежду в тут же секунду сдуло с нар.
– Садись! – Девица села по-турецки и хлопнула по свободному месту. – Будь как дома! Покурить есть?
– Нет, – Надежда развела руками, – не курю.
– А пожрать чего?
Надежда молча протянула ей плитку шоколада, которую Раиса Ивановна сунула ей вместе с расческой и носовым платком.
– Меня Таней зовут, – жуя, заговорила девица. – Таня Вареник.
– Это что, кличка такая? – полюбопытствовала Надежда.
– Самая что ни на есть фамилия, – обиделась девица. – И что такого? У людей еще хуже бывает.
– Бывает, – согласилась Надежда. – А ты тут давно сидишь?