Щедрый Буге (СИ)

Утро выдалось на редкость солнечным и тихим. Быстро собравшись, я с волнением зашагал проверять первые капканы на подрезку. Сгорая от нетерпения, поднялся на увал и приблизился к первому. Но что это? Снег вытоптан, посередине лежит ветка, а капкана нет. Сердце екнуло: опять не повезло - оторвал потаск и ушел! Но, овладев собой, стал разбираться. Вижу, одиночный след пересек лыжню и потерялся среди опрятных елочек. Пригляделся. Да вот же он! Свернулся клубочком, положил головку на вытянутые задние лапы да так и застыл. На фоне снега пушистая, шелковистая шубка казалась почти черной и переливалась морозной искоркой седых волос. Округлая большелобая голова с аккуратными, широко посаженными ушами треугольной формы покрыта короткой, более светлой шерсткой. Добродушная мордочка напоминала миниатюрного медвежонка. Хвост черный, средней длины. Лапы густо опушены упругими жесткими волосами, которые значительно увеличивают площадь опоры и облегчают бег по рыхлому снегу. След поражает своей несоразмерностью с величиной зверька. Он, пожалуй, даже крупнее следа лисицы, хотя размером соболь с небольшую кошечку.

Некоторое время я благоговейно созерцал предмет моих многодневных мечтаний и привыкал к мысли, что я (наконец!) поймал соболя. Потом, так и не сумев до конца поверить в свою удачу, вынул зверька из капкана, ласково погладил нежный мех и, счастливый, помчался дальше.

Три следующие ловушки были пусты. А пятая опять заставила поволноваться. Снег вытоптан, тут же валяется перегрызенный пополам потаск. Ни ловушки, ни соболя. С трудом нашел его в соседней ложбине в щели между обнаженных корней кедра. Зверек так глубоко втиснулся между ними, что я еле извлек его. И вовремя - мышиный помет посыпался прямо мне в руки. К счастью, мех попортить грызуны ещё не успели. В седьмом капкане опять соболь. Эту ловушку я привязал прямо к кусту без потаска. Бегая вокруг него, соболь перекрутил цепочку восьмерками и оказался притянутым к кустарнику, как Карабас-Барабас бородой к сосне.

61

Оставалось еще два непроверенных капкана, но невероятная удача опьянила меня, и я, погрузившись в неуемные мечты и фантазии, уже не замечал ни свежих следов, ни новых тропок. Радость переполняла сердце. Мягкие теплые волны счастья несли, качали, дурманя все больше и больше.

окончательно утратил чувство реальности и пожалуй был бы разгневан, окажись восьмой капкан пустым. Однако перед моим взором вновь предстала отрадная для промысловика картина: на том месте, где стоял капкан, вытоптана круглая арена, и на ее краю, уткнувшись мордочкой в снег, словно споткнувшись, лежал соболь-самец кофейного цвета!

На обратном ходе проверил восемь капканов на приманку - пусто. Пустяки! Рюкзак и без того под завязку набит!

Вернулся с фартового путика пораньше, чтобы успеть приготовить достойный такого события ужин. Сварил мясо. Поджарил на сливочном масле четырех рябчиков с луком.

Подошедший вскоре Лукса поначалу был озадачен, увидев, что и ужин готов, и даже стол накрыт. Но когда я объяснил, наконец, причину торжества и достал весело булькающую фляжку, то радости его не было границ. Устроившись побыстрее у стола-чурки, он с чувством произнес:

- Пусть удача приходит чаще, ноги носят до старости, глаз не знает промаха!

Выпили, закусили.

- В жизни не ел ничего вкуснее, - похвалил он, досасывая трубчатые косточки рябчика.

Какая-то странная погода стоит последние дни. Ночь звездная, мороз 30-

35о, а утром небо начинает заволакивать дымкой и временами сыплет пороша. К обеду становится так пасмурно, что кажется: вот-вот повалит настоящий снег, но к вечеру все постепенно рассеивается, ночью опять высыпают звезды и в лунном свете холодно блестит медленно падающий откуда-то сверху иней. Раньше при таком морозе я вряд ли снял бы

62

рукавицы. А тут пообвык - капканы-то голыми руками приходится настораживать. Натрешь руки хвоей пихты, чтобы отбить посторонние запахи, и работаешь. К вечеру пальцы от холода опухают и краснеют. В палатку возвращаешься насквозь промерзшим. Пока печь непослушными руками растопишь - не одну спичку сломаешь. При этом поневоле вспоминаешь рассказ Джека Лондона "Костер".

Но по мере того, как разгораются дрова, палатка оживает, наполняется теплом, и ты, только что все и вся проклинавший, оживаешь, добреешь, становишься благодушней. Сидишь усталый, расслабленный на спальнике

неторопливо выдергиваешь из спутавшейся бороды и усов ледышки, намерзшие за день. А когда вскипит чайник и выпьешь кружку сладкого душистого напитка, то уже готов любому доказывать, что лучше этой палатки и этого горного ключа нет места на земле.

Потом, немного отдохнув, начинаешь заниматься повседневными делами. Колешь дрова, приносишь с ключа воду, достаешь с лабаза продукты, моешь посуду, варишь по очереди с Луксой ужин, завтрак и обед одновременно. Обдираешь тушки. Чуть ли не ежедневно латаешь изодранную одежду, ремонтируешь снаряжение, заряжаешь патроны, делаешь записи в дневнике. После ужина говоришь с Луксой о планах на завтра и ныряешь в спальник до утра.