Щегол

– Я видел, как кошки плавали лучше Энди. Правда, вот честно, не знаю ни одного человека – чтоб не дебил был, не паралитик, – который был бы еще более неуклюжим, чем Энди. Господи, видел бы ты, как он в теннис играл, мы все шутили, что запишем его на Параолимпиаду и он там всех порвет. Но с другой стороны, он же часто ходил под парусом, видит Бог – логично было взять на борт еще одного человека, когда папа к тому же не в себе, ведь правда? Мы влегкую управились бы с лодкой – слушай, было все нормально, совершенно нормально, да только я на небо не глядел, а стоило бы, поднялся ветер, мы пытались зарифить основной парус, а папа размахивал руками и орал что-то о межзвездной пустоте, вот правда, какую-то полную чушь нес, и тут волна – он потерял равновесие и свалился за борт. Мы с Энди пытались втащить его обратно – и тут в нас, да под неправильным углом, как врежется огромная волна, такая, знаешь, крутая, с гребнем пены, волна, которая вдруг на ровном месте тебя как прихлопнет – и ба-бах! – мы перевернулись. Не то чтоб за бортом было очень холодно, но вода – десять градусов, засидишься в ней – и заработаешь переохлаждение, а мы там засиделись, точнее, папа – папа уже взлетал, если честно, прямо в стратосферу…

Наша приветливая студенточка-официантка замаячила за спиной у Платта, хотела узнать, не повторить ли нам напитки, я поймал ее взгляд и, еле заметно помотав головой, отослал ее.

– Переохлаждение папу и прикончило. Он так истощал, на теле ни жиринки не осталось, хватило всего полтора часа побарахтаться в воде при такой температуре. Если двигаться еще, то тело остывает быстрее. Энди… – Платт, казалось, учуял, что официантка стоит сзади, обернулся, поднял два пальца – повтори, – нашли его спасательный жилет – он так и плыл за лодкой, привязанный к страховочному тросу.

– Господи.

– Наверное, когда он свалился, жилет через голову у него и соскочил. Там есть такой ремешок, надо через промежность его закреплять – неудобно чуток, никто не любит так жилет надевать, – ну и, в общем, вот плывет жилетка Энди, намертво привязанная к страховочному тросу, а сам этот маленький говнюк, похоже, не застегнулся как надо. Вот ты подумай, – сказал он, повысив голос, – до чего же типично! Понимаешь? Даже застегнуться нормально не мог! Вот же пентюх чертов…

Я нервно покосился на официантку – Платта теперь стало хорошо слышно.

– Господи боже, – Платт вдруг резко отодвинулся от стола, – как же мерзко я всегда себя вел с Энди. Как распоследний урод.

Платт, хотел было сказать я, нет, что ты, вовсе нет, да только это было неправдой.

Он взглянул на меня, покачал головой.

– Господи, подумать только! – Глаза у него были потухшие, пустые, как у пилотов “хьюи” в компьютерной игре (“Десантники 2: Вторжение в Камбоджу”), в которую любили играть мы с Энди. – Как вспомню, что я с ним выделывал. Никогда себе не прошу, никогда.

– М-да, – сказал я, чтобы прервать неловкое молчание, разглядывая лежащие на столе руки Платта с крупными костяшками – руки, которые даже по прошествии стольких лет казались мощными, грозными, на которых так и осел налет былой жестокости. Нам с Энди, конечно, обоим доставалось в школе, но то, с каким изобретательным, радостным садизмом Платт донимал Энди, уже походило на самые настоящие издевательства: он не только плевал Энди в тарелку и ломал его игрушки, но еще и подбрасывал ему на кровать дохлых гуппи из аквариума и скачанные из интернета фото вскрытых трупов, откидывал одеяло и мочился на Энди, пока тот спал (а потом орал: “Андроид обоссался!”), заталкивал его головой под ванну – в духе пыточных камер в Абу-Грейбе, зарывал его лицом в песочницу, пока Энди барахтался и задыхался. Размахивал ингалятором у Энди над головой, пока тот чихал и умолял его вернуть: нужен тебе? Нужен? Была еще какая-то мерзейшая история, где фигурировали Платт, ремень, чердак в каком-то загородном доме, связанные руки, самодельная петля – жуть. “Он бы меня убил, – вспомнил я далекий, бесстрастный голос Энди, – если б нянька не услышала, как я стучу ногами по полу”.

Легкий весенний дождь постукивал в окна бара. Платт заглянул в пустой стакан, потом поднял глаза.

– Пойдем, повидаемся с мамой, – сказал он, – она тебе обрадуется, я точно знаю.

– Сейчас? – переспросил я, когда понял – да, прямо сейчас.

– Ой, ну пожалуйста, пойдем, а? Не сейчас, так вскоре. Не обещай только впустую, как это бывает, когда с кем-нибудь на улице столкнешься. Для нее это будет очень важно.

– Ну-у… – Настал мой черед глядеть на часы. Меня еще ждали кое-какие дела, да и по правде говоря, голова была не тем забита, и своих проблем хватало, но уже вечерело, от водки меня развезло, и день прошел впустую.

– Пожалуйста, – сказал он. Посигналил, чтоб счет принесли. – Она мне ни за что не простит, когда узнает, что я тебя встретил и отпустил. Ну зайди хоть на минутку!

3