Щель обетованья

30.8. Перечитал "Как закалялась сталь". Боевая книга. Было в них это бешенство воли. Монахи-рыцари. Книжка 1953-года. Государственное издательство Карело-Финской ССР, Петрозаводск. На внутренней стороне красного переплета: "Оле от Любы на день рождения. 8.2.54 г." В марте 53-его мне исполнилось шесть. Помню накрытый стол посреди девятиметровой комнатухи на Трубниковском (а ведь в комнате еще шкаф большой, родительская кровать и диван бабушкин), я хожу вокруг него, запуская палец в салаты. И вдруг по радио: Сталин умер. За дверью крики, мама в слезы, у бабушки испуганный вид, отец деловито сгребает со стола снедь, бутылки, вместе со скатертью, скатерть узлом, все это в угол. Но я не плачу, что день рожденья пропал, я знаю, что произошло что-то необычайно важное. "Что же теперь будет, Исак?!" – восклицает мама испуганно. "Тихо, тихо. Хуже не будет."

4.9. Я это знаю. С отрочества. Это знание и есть я. Что жизнь – это не дар, а долг. Не подарок, а задание. Долг выполнить задание. Вот только не разберусь все – что и кем мне поручено.

6.9. Фильм Гринвея "ZOO". Фильм о разложении. О зоологии разложения. Омерзительно изыскан, изыскано омерзителен. А потом еще "Набережная туманов" в то же утро. Если б не туман, вроде бы простая история… Жан Габен на отца похож. Старый фильм еще о живых людях, а новый – уже о мертвых. Прочитал садистскую вещицу Брюсова "Добрый Альд". Эдакий Александр Грин навыворот. Алые потроха. Верник приглашал заехать проститься, уезжает на год во Львов, засланцем. Оставляет жену с тремя детьми. Последний совсем маленький. Творческий кризис. Понимаю. Сколько раз самому хотелось удрать, но срывалось, государство не доверяло. И слава богу, а то пришлось бы с женой решать (грозилась отдаться всему симфоническому), а я уже все эти "решения" проходил, кончалось одним и тем же: с позором, поджав хвост, лез к ней под одеяло. Не охота ехать прощаться. Вообще никому еще не звонил, даже Володе.

10.9. Жена сделала важное наблюдение, когда я перед ней раздевался. По обыкновению хихикая, вдруг сказала: – Что-то ты перестал меня стесняться. – В каком смысле? – пожелал уточнить я. – Ну, раньше все отворачивался, прикрывался, прятал свои сокровища, а в последнее время перестал. Книга Карлейля о героях ужасно глупа. Особенно глава о Магомете, как герое-пророке. Во-первых, эта романтическая слабость к дикости: "Этот дикий сын пустыни с глубоким сердцем, со сверкающими черными глазами…", "этот дикий человек", "мрак души этого дикого араба", "дикий сын природы", "дикое сердце", "дикая душа". В результате: "Я люблю Магомета". За что же? "За то, что в нем не было ни малейшего ханжества…", "человека искреннего, нашего общего брата, истинного сына нашей общей матери", это природы что ль? "В Магомете нет и следа дилетантизма." Профессиональный пророк. Что за бред?! И при этом пишет о Коране: "…никогда мне не приходилось читать такой утомительной книги… невыносимая бестолковщина одним словом!" "Невозможно скверно, так скверно едва ли была написана какая-либо другая книга!" – Милочка моя, вы же у нас прям живая красавица! Скажите, а что, подружка ваша, она в зеркало смотрит иногда? Ну у нее же такая короткая юбка на такие ноги, что извините, она же смотрится как ваша мама, нет, я не хочу, упаси Боже, сказать, что у вашей мамы толстые ноги…"

16.9. Младший мой совсем "обрусел", водит компанию с русскими, они в парке по вечерам собираются, гитара, песни, пивко-винцо, карты, курит. Сегодня просил, чтобы я показал ему аккомпанемент к "Арбату" и другим песням Окуджавы, потом Цоя попросил изобразить, про "звезду по имени Солнце", но Цоя мне слабо, я больше по романсам, откопал ему кассету, он опупел, даже пожертвовал своей любимой кассетой с "Нирваной": "Перепиши мне", теперь все время Цоя слушает.

22.9. Гуляли с И. и он вдруг вспомнил ту историю в Ялте, это, говорю, когда я двух девок из Кременчуга склеил и пытался обеих трахнуть? Ты что, не ты, а я склеил, возмутился И., ту, которую ты трахнул, я ее до этого уже пару раз трахал, мы тогда с Озриком пришли, а ты дверь закрыл, мудило, и не хотел открывать, так мы через окно влезли, а та вторая лежала голая у меня на кровати, надо было вдуть ей, а я чего-то стал дурака валять, а Озрик в это время презерватив натягивал с ужасным скрипом, в общем, баба расстроилась, стали даже в шахматы с ней играть, можно было, конечно, ей вдуть, в две дуды, но Озрик долго возился, да и я чего-то забздел, не подхватить бы чего, ты вроде тогда подхватил свои мондавошки? Нет, это в Москве, с подружкой Вадикиной подружки? Ну, в общем, был у тебя такой мандавошечный период…