Щель обетованья

28.9. Леша советовал почитать Поппера, помогает от героизма. Ну, взял я "Открытое общество". Корень зла – Платон. Будто Лешин голос слышу: "Для меня все это неприемлемо", "я не верю", "я требую, чтобы политики защищали принципы эгалитаризма и индивидуализма. Мечты о красоте должны подчиняться необходимости помощи людям, которые несчастны или страдают от несправедливости", и т.д. "Эстетизм и радикализм (это он мне) должны привести нас к отказу от разума и к замене его безрассудной надеждой на политические чудеса… Такую установку я называю романтизмом." Ну, и я ее так называю. Однако ж утверждение в политике принципов равенства и свободы – романтизм не меньший. Да и за примерами политических чудес далеко ходить не надо, история ими кишмя кишит, возьми хучь Израиль. Вам, Карл, извините, не знаю отчества, эти примеры может не нравятся, а мне, скажем, нравятся, так что, опять за эстетику поговорим? М. сказал, что Поппер конечно же еврей, из австрийских беженцев, что вообще-то он занимался методологией науки, а это, про открытое общество, попытка перенести разработанные методы на историю. Но где ж тут наука, когда сам пишет: "Гуманизм является в конечном счете верой". И еще: "Я утверждаю, что история не имеет смысла." Значит и Бога нет. А это уж совсем ницшеанство: "Хоть история не имеет цели, мы можем навязать ей свои цели". Конечно благородные и т.д., да и я не против "власти разума, справедливости, свободы, равенства и предотвращения международных преступлений", но принцип "навязывания" может далеко увести. Прям к Платону. В общем опять, кажется, "мы гоняемся за собственными хвостами". Если история не имеет смысла, то есть цели, то нет и прогресса, а значит и нельзя прийти к столь чаемой Поппером утопии. В Старом городе Леша торговал дубленку-безрукавку из кусков зайца у лихого усатого арабуша. Арабуш глянул разок, прищурившись, на великого русского гуманиста и говорит: 750 шкалей (250 долл). А у Леши, слава Богу, от силы сотня осталась, красная этому зайцу цена, да еще с гаком. Леша грустно улыбнулся и собрался отчалить. – Ну сколько хочешь? – поймал его за рукав арабуш, будто подарить собрался. Леша опять грустно покачал головой. – Ну ладно, 500, себе в убыток, просто деньги позарез нужны. Да постой ты, погоди, ладно, 300, о-кей? – Да у него только сотня осталась, – объяснил я шустрику ситуацию. – Так одолжи ему! – говорит. – Не могу, – говорю, – мы сейчас на аэродром, и больше я его не увижу. – Да сколько у него есть, я возьму, – шепнул мне неунывающий арабуша, и я сразу не понял всей роковой глубины его заявления. – Дай ему сотню, Леш, – говорю, – он сказал, что удовлетворится. Леша достал кошель, а ведь сколько я его учил: на базаре деньги достаешь только когда заплатить решил и товар уже в руках, и стал доказывать арабушу свою правдивость, что вот, видишь, с виноватой улыбкой, все что осталось. Арабуш нагло полез в кошель и выгреб 120 сикелей. – Смотри, оказывается 120, – обрадовался Леша. – Может мелочь еще есть? Леша ему и мелочь из карманов выгреб. – А это что у тебя за деньги? – полюбопытствовал арабуш, все еще копаясь в лешином кошельке. – Это кроны, они не конвертируются. – Шведские?! – Нет. – Датские?! – Да нет, чешские, они не конвертируются. – А сколько это? – Ну приблизительно 20 долларов за пятьсот крон. – Давай, – отчаянно махнул рукой арабуш, мол, где наша не пропадала, и тут же сам вытащил из кошелька 500 крон. – Давай еще. Я демонстративно пожал плечами. – Лешь, не увлекайся. Но Леша дал ему еще 500 крон. – Давай еще, – давил ханыга. – Лешь, ну ты что? Леша догадался, наконец, закрыть кошелек и сказал нерешительно: – Все, все, хватит. – Еще 500, и все, – давил гад. – Хватит, хватит, – неуверенно отмахнулся Леша, а я стал просто выталкивать его из лавки. – Мало, еще 500 давай, – обнаглел скотина, пристрелить ведь мало. Леша медленно двигался к выходу. – Ну одолжи ему, – обратился он опять ко мне. – Аллах одолжит, – ответствую. – Знаешь что, давай-ка деньги назад и куртку свою драную забери. – Ладно, ладно, русский карашо, – заулыбался гаденыш, на том и расстались. На Новый год собралась женина родня, фольклор, но Леша себя точно настроил, и все прошло очень мило, жратва была отменной, теща была довольна соседством со знаменитостью. А мы, поддав чешской "Сливовицы", закатили концерт на старый лад, как тогда в Зальцбурге.

30.9. Рабин сказал в Америке, объясняя тамошним жидкам свою уступчивость, что "еврейские принципы" ему дороже "еврейской недвижимости" (то бишь Хеврона, Вифлеема и прочее). Жить – значит терять невинность и тосковать о ней. Нет большей глупости, чем "стремление к счастью".