Щелчок

Вот он! Так и есть! А с ним рядом другой…

— Мама! — вырвалось громким неожиданным криком из груди девочки, и она протянула к портрету руки. — Мама! Мама! Мама!

— Верочка! Крошка моя! Это я — твоя тетя!

Натали бросилась к Гале, и град исступленных поцелуев посыпался на лицо, шею, волосы и руки девочки. Слезы ручьем полились из глаз Зараевой, смочили льняную голову и платье ребенка.

И Галя плакала и прижималась к груди девушки. — Верочка! Моя Верочка!.. Племянница моя ненаглядная!.. — шептала Натали, смеясь и плача от счастья. — Крошечка моя!.. Я тебя узнала, узнала сразу!.. Ведь все эти восемь лет я жила мыслью о тебе!.. Я верила в твою смерть, но… все же надеялась смутно, что увижу, встречу мою крошку… Как видишь, я все твои вещи привезла из старой усадьбы… окружила себя ими и среди них, твоих игрушек, подле твоей пустой кроватки, проводила взаперти целые часы, вспоминая свою Верочку, тоскуя по ней… Бог видел мое горе и смилостивился надо мною, вернул мне тебя… О, теперь я никогда не расстанусь с тобою, с моей бесценной, единственной, родной моей племянницей, сокровищем моим. Я заменю тебе покойную маму, я всю жизнь положу для тебя, счастье мое, дорогая, милая, родная моя деточка.

И опять нежные руки обвивали шею Гали, а горячие трепещущие губы Натали осыпали градом поцелуев ее лицо.

Девочка отвечала такими же поцелуями и ласками… Память ее пробудилась вполне и подсказывала картины детства одну за другою, одну за другою…

— Тетечка! Наташечка! Тетечка моя! — лепетала она тихо, застенчиво прижимаясь к Натали и робко возвращая ей поцелуи и ласки.

Все присутствующие были взволнованы, потрясены этой сценой. В глазах взрослых стояли слезы. Девочки плакали. Растроганные, потрясенные, плакали и Счастливчик с Алей. Подозрительно долго сморкался Ивась. А Ваня Курнышов что-то очень усердно занимался мухой па стене и ожесточенно кусал себе губы.

Никто не объяснил, как эта цыганочка Галя могла быть Верочкой, потерянной, погибшей племянницей tante Natalie. Но все догадались, что тогда, восемь лет назад, девочка, которую считали погибшей, не утонула в речке, а попала к цыганам, которые увели ее в табор и держали вместе со своими цыганскими детьми.

Несколько минут в комнате все молчали.

— Валентина Павловна! — произнесла, наконец, едва-едва подавив свое волнение, Натали. — Благодарю вас от души за Верочку… Спасибо, добрая душа, что приютили мою крошку, спасибо за все, за все, сделанное ей. Сегодня же я возьму ее к себе в дом. Вы понимаете мои чувства. Я нашла мое сокровище и не разлучусь с нею…

— А Орля? — неожиданно прозвучал среди воцарившейся затем тишины нежный голосок Гали.

— Какой Орля?

— Шура! Мой братик! Ах, тетечка, я ни за что не расстанусь с ним! — и девочка, отбежав от тетки, бросилась к угрюмо стоявшему в уголке Орле, схватила его за руку и вывела вперед. — Вот, тетечка, мой братик… Если бы не он, меня насмерть забили бы цыгане или я голодной смертью погибла бы в лесу.

И Галя тут же, волнуясь, дрожа, бледнея и краснея, стала передавать всю историю своей тяжелой жизни у цыган.

— Орля… С Орлей… Если бы не Орля… А Орля… — то и дело срывалось с ее губ.

Пока она говорила, перед Натали развертывались ужасные обстоятельства жизни ее племянницы в таборе. Она поняла одно: если бы не этот курчавый, угрюмый па вид мальчик, ей бы не увидеть больше никогда своей Верочки. И она протянула руку курчавому мальчику, с глубоким захватывающим чувством сказав при этом:

— Ты будешь у меня первым моим другом и племянником наравне с Верочкой. Я позабочусь о твоем будущем… Только попроси Валентину Павловну отпустить тебя ко мне навсегда.

— О, что касается меня, — живо произнесла Раева, — я не могу держать Шуру насильно. Пусть решает сам, где ему лучше. Решай, мой друг, никто не принуждает тебя.

Глубокое молчание воцарилось в комнате. Все глаза устремились на Орлю. Все с нетерпением ждали его слов.

Но мальчик молчал. Жилы на лбу у него надулись, он потупился в землю, до боли закусил губы. Тяжелая непосильная работа происходила в его душе.

Он не мог, с одной стороны, заплатить неблагодарностью добрым людям, с другой — не мог расстаться с Галькой, не мог ни за что. Последний довод ударился в его мысли с необычайной силой… Он до крови закусил губу, потом тряхнул головою, точно сбрасывая непосильную тяжесть с плеч, и не то простонал, не то прокричал резко:

— Я с Галькой хочу вместе.

А затем круто повернулся на каблуках и стремительно выскочил за дверь.

Глава XVII

Орля не бежал, а мчался, едва касаясь земли. Мчался по комнатам, по саду, по дороге. Мчался по лесной тропинке, начинавшейся сразу за домом, мчался не оглядываясь, изо всех сил, точно огромная толпа преследователей гналась за ним по пятам. Стыд, мучительное чувство причиненной им неблагодарности гнало его куда-то. Куда — он и сам не знал. Мысли вихрем неслись у него в голове, мысли, бросавшие его в краску, стыд и негодование.