Щенки-медвежатники

Они пошли на завод, позвонили из проходной в цех. Генка вышел в чумазой спецовке, пахнущей машинным маслом. Он нервно курил. У него только что делали обыск рабочего места.

– Нашли что-нибудь? – спросил Мишка.

Генка смерил его с ног до головы.

– Если бы нашли, я бы сейчас тут не стоял.

До конца смены оставалось не больше получаса. Генка переоделся, и они пошли в Новостройку. На ходу обсуждали ситуацию. Андрей рассказал, как его допрашивал Досанов, требуя держать руки на коленях.

– Это ерунда, – сказал Генка. – Вот если начнет слоником мучить…

Пацаны знали про новый милицейский способ: на тех, кто не колется, надевают противогаз и пережимают трубку, закрывая доступ кислорода.

– Когда будет невмоготу, я сделаю вид, будто вырубился, – сказал Мишка.

– А еще лупят резиновым шлангом по пяткам, – сказал Генка.

– Кричи «мама»! – со смехом посоветовал Мишка.

Они вибрировали от страха, но хорохорились изо всех сил. И готовились чуть ли не к пыткам. Откуда им было знать, что против таких салабонов существуют совсем другие приемы.

Капитан Досанов не стал мариновать их перед дверью кабинета. Жестом велел войти, разрешил сесть и несколько минут говорил с кем-то по телефону. Потом начал что-то писать. Мишка шепнул Андрею:

– Делает вид, что ему не до нас.

Похоже, так и было.

Наконец, капитан оторвался от писанины и сказал:

– Вы согласны, что продавщица вас опознает? Только не надо переглядываться. Не надо делать вид, что не понимаете, о чем речь. Когда она описала драку в магазине, я сразу понял: это вы. А когда мне сказали, что двоих десятиклассников оставили на второй год, я опять-таки сразу понял, что в гороно залезли вы. Больше некому. Что же касается ночной стрельбы, то и тут все сходится, если учесть, что один из вас работает на токарном станке, а другой купил сегодня коробку малокалиберных патронов. Покуролесили вы от души. По совокупности вам полагается лет по пять каждому, не меньше. А мне – большую звездочку. Но, я думаю, сесть вы всегда успеете. А майорскую звезду мне и так дадут. Поэтому предлагаю дружить. Я сейчас пойду по своим делам, а вас закрою в кабинете. Буду отсутствовать около часа. За это время вы коротко опишете свои подвиги, а я положу ваши чистосердечные признания в сейф. Но – предупреждаю: если еще что-нибудь совершите, я дам вашим признаниям ход. И тогда вы получите за все сполна. Да, чуть не забыл… – Капитан вынул из внутреннего кармана кителя красную книжечку, положил ее на письменный стол и сказал клятвенно: – Вот, партбилетом клянусь, что все будет именно так.

Досанов положил на стол чистые листки бумаги, подвинул чернильницу, ручки и вышел, закрыв дверь на ключ.

Друзья смотрели друг на друга и думали. Они никогда еще так не бурлили своими решалками. Мишка взял ручку, повертел ее в руке, согнул перышко, чтобы им невозможно было писать, и сказал:

– Мне не в чем признаваться.

Просто невозможно было не последовать его примеру. Андрей и Генка взяли свои ручки и тоже погнули перья.

– Я возмущен подозрениями товарища капитана, – с серьезным видом сказал Генка.

– Он тебе не товарищ, – поправил Мишка.

– Забыл, – согласился Генка. – Гражданин капитан.

Они забыли, где находятся. Досанов им напомнил. Он вошел, увидел чистые листки бумаги, погнутые перья, сел за стол и тихо сказал:

– Вы мне не верите?

– Нам не в чем признаваться, – твердо сказал Андрей.

Капитан вздохнул.

– Жаль. А ведь могли бы дружить.

Он снял трубку и сказал:

– В изолятор их.

Нары

Надзиратель с лязгом открыл перед Андреем тяжелую дверь камеры и заученно отцедил:

– Пользоваться тюремным телефоном, а также вступать в почтовую связь с другими камерами запрещено. Лежать запрещено. Сидеть на спине, то есть спать, от подъема до отбоя запрещено. За нарушение – трюм, то есть карцер.

В камере было двое. Один лет двадцати: длинная тонкая шея, узкие покатые плечи. Другому хорошо за сорок: залысины, очки, умные глаза. Они сидели на корточках у противоположных стен напротив друг друга.

– Первый раз? – поинтересовался молодой.

Андрей молча кивнул.

– Первый раз – как в первый класс. Давай знакомиться, – молодой протянул руку. – Крапива. Фамилия такая. А это, – он показал на сокамерника, – Бог.

– Не слушай его. Зови меня Степанычем, – сказал сокамерник.

– На зоне бухгалтера кличут богом, – пояснил Крапива.

Андрей сказал, что его зовут Корень, и огляделся. Под потолком – решка. Маленькое зарешеченное оконце едва пропускало воздух и солнечный свет. В одном углу – параша. В другом – бачок с водой и кружкой на цепи. Ни стола, ни стульев. Вместо кроватей – дощатый настил.

Андрей сел, прислонился к стене. Стена, покрытая бетонной шубой, кололась.

Изолятор находился рядом с пляжем. Были слышны шлепки по мячу и веселые голоса. «Хорошее соседство», – подумал Андрей.

– Пальцы еще не катали?– спросил Крапива.

Андрей молча покачал головой.

– Одного замели или с подельниками?

– Никто меня не заметал.

– Как же здесь оказался?

– Пока не понятно.

– Без ордера арестовали?

Андрей кивнул.

– Значит, маловато улик. Будут выжимать чистуху. Срок – трое суток. Ты по фене-то кумекаешь? – спросил Степаныч.