Щенки. Проза 1930-50-х годов (сборник)

В подворотне дома на Загородном проспекте горит электрическая лампочка в редкой сетке, а желтая стена фасада освещена другой над номерком. Номер четырнадцать. Глубокая подворотня, мощенная досками, выводит во двор, весь каменный и тоже желтый. Углы стен громоздятся с уходящими вверх своими темными окнами. Уже поздно, и напа́давший снежок никем не заслежен – и на косых дверках хода в подвал, и на более плоской железной крышке цементированного мусорного ящика, а булыжники совсем не видны. И вот в этот двор через подворотню входят три фигуры. Первый – это Аркашка, он забегает вперед, засматривает в чуть ли не единственное освещенное окно квартиры на третьем этаже и опять возвращается к другим. Второй – беспризорник с челкой из-под кепки, мерцает белый бескровный нос, задирая голову туда же. А третий идет Шкипорь, идет устало, беспокоясь, старается не кряхтеть. Он тащит какой-то саквояж, или портплед, или тюк, или рюкзак, не то узел, не то шмотье в обертке – нельзя рассмотреть, что такое при скудном свете – не очень большое, но и не маленькое, от которого висит тоненькая веревка и два ремешка.

Аркашка забегает вперед не первый раз. Еще раз забежав и вернувшись, он говорит:

– Все в порядке, во дворе никого нет (это и так видно), проходите на эту лестницу. Здесь у нас дворник, и теперь здесь никого, здесь закрыто, а наверху темно, потому что все полегли спать, и вы здесь сидите и не выглядывайте.

– А почему не выглядывать? – спрашивает беспризорник.

– А вдруг кто-нибудь придет?

– А кто придет? Так мы лучше пойдем на вашу парадную. Если в случае кто придет, то мы поднимемся до вас, а выше никого нет, там уже чердак. Твоя маманя не выйдет, папане еще рано – вот нас никто и не увидит.

– Да… а если к нам?

– К вам? Кто же к вам? А мы тогда тоже к вам.

Аркашка с испугом оглядывается в подворотню. Беспризорник с интересом следит за ним, так он удивительно себя ведет. Вдруг он говорит Аркашке:

– А знаешь что, пацан, я сам с тобой пойду.

– Куда со мной?

– К тебе домой.

– Как же, когда маманя?!

– А ты ей не говори. Дверь оставь открытой. Она будет в столовой, а я пройду коридорчиком прямо в спальню.

– А если она будет в коридорчике?

– Так пройду столовой.

– А если она будет в спальне?

– Так я подожду в кухне. Да ты не беспокойся, я справлюсь.

Аркашка не знает, что сказать.

– Зачем тебе идти?

– Как зачем? Разве ты не знаешь, что надо делать? Ты только к шевелюшкам хочешь, но еще не умеешь. Ты не сможешь там все отрегулировать. Там надо сработать так, чтоб сразу было видно, что это взрослый, а ты сделаешь так, что сразу подумают на тебя и тебя же бить будут.

– Кто это? – вскрикивает Аркашка, оборачиваясь.

– Никого, а что? – отвечает беспризорник.

– Ну хорошо, – говорит Аркашка, явно торопясь, – идем. Только ты смотри, ты покажи мне, что берешь, а то возьмешь что нельзя…

– Что ты, вместе брать будем.

Оставив Шкипоря на соседней лестнице слева за сметником, где дворник, они поднимаются по ступенькам мимо крохотных окон уборных на третий этаж к квартире номер семнадцать.

Аркашка звонит. Анна Михайловна открывает не очень быстро. Она в шестимесячной завивке, которую подправляет папильотками, вся какая-то мокрая и парная, в домашнем фланелевом халате. Она оглядывает Аркашку подозрительно, широко расставленными глазами и, пустивши в квартиру, закрывает дверь. «Опять ходил на каток, собака такая», – думает она про себя. Затем обращается к нему:

– Вот пятнадцать рублей. Айда к Лютову, возьмешь белых, – она ощупывает мокроватые колечки волос. – И селедки возьми, которая пожирнее – маринованную, и смотри не мятую, и пусть рассолу нальют. Ты в судок – на кухне захвати, и потом этого, чего отец любит, кетчуп, и сдачу всю принесешь, – быстро! И спать.

– Сейчас? Я одну минутку, – говорит Аркашка в замешательстве, растерявшись.

– Что – сейчас? Быстро иди.

«И чего она торопит, – злясь думает Аркашка. – Вот ей приспичило!»

Анна Михайловна с известной даже нервностью оглядывается через плечо. Аркашка уныло выговаривает последнее средство:

– У меня как раз живот, мне в уборную надо.

– Живот? Я знаю, ты туда «Тарзана» читать ходишь, – быстро отвечает Анна Михайловна. – Я все знаю. Смотри, если отец узнает! Ну пошел, пошел!

Она уходит в гостиную. Оставшись один с деньгами в кулаке, Аркашка, не погасив света, выходит из квартиры на площадку. Не успевает он сказать слова, как сталкивается с беспризорником.

– Иду, – шепчет тот.

– Куда? Стой! Меня маманя послала к Лютову.

– Ну и иди.

– Так как же?

– А ничего, я подожду здесь.

Отодвинув Аркашку, беспризорник проникает в сени, и в ту же секунду свет гаснет. Аркашка не может его нащупать в темноте и только беспомощно шепчет:

– Ты в уборной посиди, в уборной…

«Сам посиди там», – думает беспризорник.

– Где ты? – шепчет Аркашка.