Щенки. Проза 1930-50-х годов (сборник)

Лицо Евдокии Спиридоновны выразило удовлетворение. Рита обратилась к ней, точно рассчитав надежность операции. Евдокия Спиридоновна давно невзлюбила Гогуа. И дело было не в тех беспокойствах, которые естественно причиняет хозяйке любой жилец. Дело было тоньше и серьезнее. Считая, что элегантная вежливость есть признак шика, Гогуа стал при первом же знакомстве величать ее по имени-отчеству. Но выговаривал он и то и другое совершенно своеобразно. Произнося имя, он делал ударение на втором слоге, придавая при этом протяженность звучания последнему. А отчество он несколько сокращал, и получалось так: Евдохия Спэрдоновна. Евдокия Спиридоновна принимала это за иронию и обижалась.

Однажды она не выдержала, вспыхнула и сказала ему прямо:

– Вы, батюшка, бросьте мне грубить, я человек старый.

Гогуа, не понимая, чего от него хотят, сказал:

– Хорошо, дорогая, я буду вас называть мадам Спэрдонова.

И теперь, в результате разговора с Ритой вполне разобравшись в перемене, происшедшей в их отношениях, Евдокия Спиридоновна торжествовала.

– Только имейте в виду, Евдокия Спиридоновна, работа срочная, – заключила Рита. – Вы уж не теряйте времени. Вот и ночью во время тревоги не спится и очень приятно повязать.

И Рита устремилась домой к дяде Альберту.

– Что произошло? – спросил Альберт Ефимович, подозрительно оглядывая ее. Тетя Соня тоже оглядела ее через пенсне и сказала:

– С тобой что-то произошло!

– Есть очень хочется, – сказала Рита.

– Гм, – ответил Альберт Ефимович, – а что еще слышно?

Изложивши суть дела, Рита добавила:

– Во-первых, гетр у нас теперь навалом. А во-вторых – чтоб я о вашем Гогуа больше не слышала. Я на этом деле имела те радости. С меня хватит.

– Не понимаю, какие радости и почему те, – спросил Альберт Ефимович, притворяясь ребенком.

– А вот вы бы сами попробовали, – сказала Рита, раздражаясь.

– Интересно, как бы он мог это попробовать, – сказала тетя Соня, вздыхая своим большим бюстом.

– Не знаю, не знаю, – сказала Рита, смазывая вопрос.

От злости она почувствовала себя совсем голодной и, невежливо хлопнув дверью, вышла на кухню.

– Я спрашиваю, – крикнула она, – есть какая-нибудь еда? Где тушенка?

– Какая тушенка? – спросил дядя Альберт.

– Хорошо, – сказала Рита, с жующим ртом выходя из кухни. – Запомните, мои дорогие, – дело сейчас веду я. Кроме того, в воскресенье вы устраиваете хороший обед. И я привожу сюда Юру. И имейте в виду, что он тихий и скромный и с ним нужно обращаться очень бережно.

«Боже мой! – вдруг подумала она. – Какое счастье, что там есть ванна! Сейчас я помоюсь как следует и окончательно».

– И чтоб была свиная тушенка, – добавила Рита и устремилась в «Метрополь».

Несколько дней прошли в хлопотах, в результате которых деловая машина заработала бесперебойно.

«Надо привести еще в порядок квартиру, – думала Рита. – Ведь потом, когда все это кончится, мы переедем ко мне, с Юрой».

А ночью она клала голову ему на плечо, а задранную ногу – коленом на живот.

В воскресенье они отправились к дяде Альберту.

IX

Полные щеки дяди Альберта были гладко выбриты и приятно вздрагивали. Тетя Соня была парадно одета во все черное. Над комодом висели фотографии бабушки и дедушки в ореховых рамах. Подсвечники блестели, и стол был покрыт скатертью.

– Очень приятно познакомиться, – сказал Альберт Ефимович.

– Очень приятно, – повторила сильным голосом тетя Соня, разглядывая гостя через пенсне на черном шнурке.

И вот на столе появился кисель из сухой малины, затем свиной лярд со скипидаром и горчичниками. В чеканные серебряные рюмочки был налит ректификат.

«А где же тушенка?» – тревожно думала Рита.

Но вместо тушенки был подан чай с черникой и ментоловыми таблетками, которые содержат сахар и одновременно помогают от головной боли. Альберт Ефимович подробно объяснил их действие. Правда, при чрезмерном употреблении от них происходит выделение слизи из носа и ушей, поэтому их нужно употреблять умеренно.

«Нет, дядя Альберт все-таки сволочь», – думала Рита.

Наконец были поданы какие-то необыкновенно душистые хвойные конфеты. Однако Музыкант, вежливо выслушивавший объяснения Альберта Ефимовича, уже не смог узнать, от чего помогают эти конфеты, так как раздался звонок. Софья Борисовна пошла открывать. В прихожей послышались шум и возгласы. Софья Борисовна показалась в дверях. Она пятилась, придерживая пенсне. Напирая на нее, в столовую вошел Гогуа.

– Ага! Ты здесь, дорогая, – сказал он, направляясь к Рите. – Ничего не понимаю, где была?

Музыкант стал медленно подниматься.

– Почему пропала, – продолжал Гогуа, – почему не приходила?

Музыкант обошел стол и направился к нему. Рита побежала за ним. Она сделала движение схватить его сзади за руки, но он ткнул ее локтем в плечо и вторым ударом двинул по шее. То есть должно было попасть по физиономии, но Музыкант действовал второпях, не оборачиваясь, и Рита успела спрятать голову, так что попало по шее.

Гогуа в изумлении остановился.

– Кто такой? – проговорил он, делая к Музыканту два шага с той хищной легкостью, которая отличает исполнителей лезгинки. – Почему пристаешь к девушке?