Щенки. Проза 1930-50-х годов (сборник)

А белая овчина на телеге, внезапно засветившаяся под холмом, привлекла его. Она пропала. Телегу вводят на плот. Он побежал за ней. Старик в овчине без движения, в сене, в согнутых в суставах пальцах зажаты полы тулупа, он лежит смирно, его обделили картошкой. Дали кипятку из котла; в закрытых глазах стоят красные шкурки, развешены, присохши к веревке, и жадно рвутся навстречу, не приближаясь. В сарае сети с рыбой и мелкая дичь. Большие леса полны.

«И то и но за нож в колы́не снежно схватился вырбу глубокие следы. В ноздрях присохли волосы вниз велся, полозья. Громом да порази за рзави. До смеху хиже закинул сеть и есть за щеки костью поцарапал небо и вынул пальцем обтер кровь по ме́ху на слух не за́пер, а в ельнике следками по полям капли крови сгиб лапки. Больно. Нарыки выкипел вор труп уносит за хво́д за о́вод везги везжи летом виро не верую до ро́бленных доро́б. Старик ушел за дичью за сло́нило затемнело и свернул закопал до дождя и смыло за ствол сквор горы под рукой. Одиноко над рекой».

Через листья сыпятся капли снега. Лапы ступили в теплую золу. «Вот сквозь скрип и голос; там, где белело, на телеге. Вот радость. Вся радость в поисках. Выдумка надежды. Сцепление быстрых сходств». Щенок сбежал с холма.

У самого плота он видит: в телеге, собравши рукой крепко на груди овчинный тулуп, полулежит старик, глядит на него и силится крикнуть. Вытянув шею, неподвижно явился щенок, или спросонья. Ослабевший голодный приподнялся, заглядывая через борт, опершись на него подбородком. Он протянул руку и хотел крикнуть, но щенок отбежал и потерялся.

Плот качнулся. Доски вприплотку двинулись. Его оттолкнули и увели. Щенок сидит у воды близко от ожидающих. Холодный дождик цепенит. Прозябшие спины сгорблены: «Понеподвижнее, без движенья, так ни холод спины, ни мокрые рукава, все не тревожит, время без разделенья, ни вода сквозь дыры сапог, ноги не движутся, чавкая не пристает».

Скоро плот увидели опять и притянули к берегу. Остатки веревки, много раз скрепленной из кусков узлами, крепко зажатыми водой, тянут, перебирая покрасневшими руками, быстро втаскивают на мелкие камни, вжимают боком в глину и прямо по воде торопятся, длинной палкой ощупывая дно; спотыкается сухой, протягивая руки, сквозь спущенные веки в темноте, на концах пальцев внизу бревно, а вверху поручень плота. Он накренился; ободранная кожа обрывается деревом, веревками поясов, щеки прижимаются к мокрым спинам кожухов и опять застыли в неподвижности. Уцелевшая створка фонаря хлопает по столбу, грызя древесину. Немногие говорят:

– Живем не мота́м чужого не хвата́м.

– Попадется… сорвется…

– Дожили до моту ни хлеба ни табаку́.

Погрузили шесты. Щенок готов бежать к ним и прыгнуть на плот, так как здесь никого нет.

Вдруг он в испуге повернул обратно. «Не отрываться, через реку. Я ее там не найду. Она останется здесь. Она у огня. Одна. Если я убегу – разойдемся. Скучно, скучно. Не уходить от огней. Там она, верно, ждет».

Щенок бежит по холму. Последние собирают у костра тряпки, напрасно ищут кожуру вылавливая из котла; хлебают горячую воду привязывают к поясам котелки, остывавшие в траве. Только щенок бросился к костру, двое уходящих опрокинули котел с кипятком на огонь. Он задымился и погас. В темноте они подняли котел на палки и ушли к реке. И нигде – от костра к костру быстро расступаются острые ветки, осыпается глина с обрыва – всюду никого. Всматриваясь, он спускается в холодную воду.

«За тенью от огня вместе с ней в темноту, перегнав, за веревкой плота в водяной тишине близко-близко к уходящему дереву, и вот возвысился берег; набегают сверху утренние тучи. На полоске в конце речки еле видно – ветер коснулся воды. Ничего я не вижу толком». Он взобрался на крутой берег. Люди, дрожа, толкутся у телеги и никто его не видит.

«Что же путает ноги, что так стемнело? Ночь. Стоит кинуться вперед, идет снег и побелел путь. За стволами не сугробы, а заборы. Все давно знакомо, меня кружит. Здесь я найду. Все обыскано. Верно, она далеко. Вместо дома – сквозь окно – как больно, как темно». Перед ним глухая деревня. Подножья колодцев залиты льдом. От веток тени на снегу. «Приневолю себя не свалиться, еще продержаться низко под кустами, нет же, добегу. Скорей к окошку. Вот улица. Это та. Тут и дом, сейчас за канавой. Вот ворота, застучали быстрые шаги. А где же она? Я теряю направление и ясность». Щенок кружится в соснах. «Не просыпаясь. Управляет, телом сквозь сон, одно желание ему наперекор. Камень держится в полете. Вот он: что ж ты убегаешь? Ну вот, теперь уже близко». Открылся лес. Он падает вниз. «Нет, ведь я только за этим. Но за каждым ответом и камнем степи и отказы».

Голодные уходят дорогой в мокрую чащу. Щенок бредет за ними. Он высматривает Лидочку в лесу. Когда он засыпает, он видит ее с людьми. «А кто с ней?» Он просыпается в крайнем ужасе. «Кто? Не я». Он сворачивает в сторону и, оставивши голодных, уходит.