Щенки. Проза 1930-50-х годов (сборник)

Ленька Смирнов нащупал винтовку и поднялся. Лампа погасла. Еще темно. Только печка моргает огнем. Дыры в стеклах вырезают утренний холод. Он пошел к шкафчику, шаря спросонья по стенке, но наткнулся на дверь и вышел в сени. По босым ногам хватило ветром. Из дыры дует. А там в комнате тепло и сперто. Он чуть не сорвался в яму. Он прислушался, в комнате храпят. Он протянул руку, чтобы проверить засовы, и стал ощупью подходить к наружной двери. Вдруг слабо высветилась полоса и стукнуло дерево. Он понял, что дверь открылась. «Это вернулись! Может, один?» Ленька замер, приткнувшись спиной к стене. «Несколько. Быстро в яму. Нет, все обчистено. Надо кричать. Первому смерть». Он пятится к двери.

– Кто тут? – его схватили руки. – Отвечай!

Он вырвался. В комнате проснулись. Державший его угодил в погреб и взлезает по ступенькам. Ленька схватил ручку. Изнутри стукнула задвижка. Он рвет и толкает дверь. И кричит:

– Это я, отчини, здесь чужие!

– Не шевелись!

Удар хватил в плечо. Темнота разбита светом. Ленька и кто-то из тех стреляют. Слетает тяжесть на темя. Он упал под прикладом. Дверь сорвала взвизгнувшую задвижку. Проснувшиеся жмутся к стенкам, сразу по углам сорвались огни. По огням узнают засевших. Люди столкнулись в темноте.

Кашин, как лежал, осторожно скатился за топчан к стене и уставил винтовку на комнату. Спина загородила дуло. Румянцев соскочил на другую сторону топчана, ударил присунувшийся близко штык и развернулся прикладом. Подошедший отлетел на табурет и, сорвавши его, упал на спину.

Чей-то сапог сбоку стукнул Румянцева по руке. Он бьет ногой, но не находит. Попятившись и опершись на свой топчан, он перебрасывается через него, смазав Кашина локтем, и наводит винтовку на дерущихся.

«Кого там убили? Леньку? Их тоже будет шесть. Видно, винтовок нет, или это не наши палят?» В беспамятстве люди не берегутся, а ищут торопясь и расползаются прячась. Это Румянцев из угла бьет по драке. Те из своих, кто разделял надежды, а находкой бы не поделился, падают, ломая ноги. Выходит, все чужие. Кашин вторит ему, указывает путь к углу: «Чем самому пропадать, лучше потом растащить тела». Доска столешницы, запущенная как птица, ударила крылом по топчану. Дверь срывают. «Новые люди?» Кашин долетает до окошка и выбивает летнюю раму. Кто-то валится за ним. Он выпрыгнул, споткнувшись в стеклах. Тот догоняет и кричит:

– Эй, ты, бросай винтовку!

Это Румянцев.

– Да это я, что, своих не видишь?

– Ну, бежим вместе.

– … их мать! Что же это! Все бросили!

Они убегают.

IX. Что ни рожа – то человек

Желто-белый петух с синими, как угли, пятнышками на груди, с тонкой сеткой раздельных перьев в хвосте, расхаживая между рядами поставленных на попа кизяковых кирпичей, натолкнулся на брошенные подсолнечные головы. Он клюет оставшиеся мягкие семечки. Куры окружают его. Он отходит к широким кабаковым листьям и, нагибаясь к земле, впитавшей дождь, ища в тени червей, пересекает огород, сопутствуемый отстающими курами, и, перейдя между лужами дорогу, спускается, поклевывая, в канаву.

У мостков, где за жердями разбросан стог, он видит две человеческие головы, торчащие из сена. Он останавливается, загибает голову на сторону, искоса глядит на них и беспокойно вытягивает шею, подогнув ногу. Один из людей переворачивается, шурша сеном. Блестящие круглые глаза под черными бровями раскрылись на петуха. Чернобородый стал на четвереньки, а петух отбежал и уходит.

– Вставай.

– Чего?

– Поздно, проспали до полдня. Тут дома́.

– Что же делать, может, отлежаться?

– А кушать?

– Здесь негде.

– Пойдем дорогой.

Они сбрасывают сено с плеч и с единственной винтовки и уходят за бугор. Дорога ведет к реке.

– Пошли туда, там огороды.

Снявши сапоги и пожимаясь на острых камнях, они переходят реку, шлепают по отмели и взбираются к лозняку. Они находят кружок кустов, складывают на полянку одну оставшуюся шинель и греются на горячем солнце. Кашин говорит:

– Эх, квартира – сколько еды… Хоть бы луку, сухого хлеба… А ну, что здесь? Кавуны… вот Бог дает! и дыни. Режь стебель. Смотри, какую она вылежала ямину, и бок у нее белый. Не шурши листьями.

– Да тут никого не видно.

– Ну давай ее. Давай еще эту, воск!

Они отползают обратно, разрезают арбуз и чистят дыни.

Румянцев говорит:

– Что же это случилось? Надо возвращаться.

– Пусть только стемнеет.

– А сюда мы еще придем.

– Да, местечко запомним.

– И этого петуха не забудем… хороший петух?!

– Ну, хрен с ним.

– А почему так?

– У меня с петухом уже было дело.

– Какое дело?

Румянцев говорит сумрачно:

– Можно рассказать…

Солнце взбирается на верхушки стеблей, пронизывает дорожки земли между ними. На реке звенят крики и плещутся голые тела детей. Солдаты глядят сквозь ветки на местечко. Румянцев рассказывает: