Щенки. Проза 1930-50-х годов (сборник)

Бросившись от этой витрины к другой и опять быстро вернувшись к этой, щенок вдруг увидел в самой ее середине серый резиновый макинтош. Шерсть у него на спине чуть не стала дыбом, так ясно он вспомнил, что этот макинтош был около огня. Он был смятый. Она прикрывала им сперва свои босые ноги. Гладкая кожа. Они были маленькие, мокрые, освещенные, стояли в мокрой траве. Она вытирала их, протягивала к огню, чтоб согреть. Но эти стоявшие в глазах вещи, которые были, – не существуют, а вместо них за стеклом стоят другие, ненужные вещи, мертвые вместо живых. Эта разительная замена, проведенная сразу и вся целиком, рвет душу у щенка, который скулит, и воет, и тычет носом, вынюхивая. Он пробует искать, но не находит и опять упирается в стекло, но видит только те же неподвижные вещи и свое темное отражение. Ему кажется, что это слишком много, чтоб это могла вынести живая душа. Но он не отрываясь продолжает щемящую сладость смотрения и дорого ценит каждую секунду и еще ловит и ожидает, как будто можно еще чего-нибудь дождаться. А уже начинает темнеть. Кое-где зажегся свет, блестящий на снегу и отражающийся в обледенелых мостовых. Наконец, толкнувшись к той, соседней витрине, которая ему казалась ближе к тому, чего он искал, щенок, весь дрожа, побежал мимо нее и, опять увидевши свое пробегающее черное отражение, свернул в темную подворотню, которая вела во внутренний двор. Там было много ящиков в рогоже. Одна из дверей была открыта, и, войдя в нее, щенок после двух-трех поворотов очутился в магазине. Там играло несколько патефонов и толкалось довольно много народу. Кое-кто стоял у прилавков и глазел, рассматривая вещи, кое-кто ходил вокруг мебели, пробираясь к углам или тыкая пальцем в обивку, или пробуя, гладко ли отполировано, или стуча по металлической никелированной шишечке на спинке кровати – каков звон. Неужели каждая из этих вещей была тоже живая? Щенок, остановившись у двери, поворачивал голову. Но Лидочки тут нету. Сверху по витой лестнице тоже спускались фигуры, так как там было готовое платье. Больше всего стояло у застекленного прилавка, нагнувшись и рассматривая безделушки, янтарные чубуки, резные фигурки из слоновой кости – самый дешевый товар, хотя и менее интересный, и золото: часы, кольца, серьги и тому подобное – товар самый интересный, но наиболее дорогой. Также несколько человек стеснились вокруг трех патефонов, которые одновременно играли три разнообразные песни.

В то время как щенок входил через черный ход, стеклянная узкая дверь магазина открылась и туда вошел Ведерников, пропустив вперед, как полагается, Анну Михайловну, свою жену. С ним был еще Зотов.

– Вот это вещь – рекамье! – воскликнул Зотов еще у входа. – Вот эта, двуспальная – стиль ампир-модерн, – и, склонясь к уху Ведерникова, он добавил: – С наелдашниками. – Затем опять вслух: – Точно на такой я спал у одной знакомой барышни, подруги по институту.

Анна Михайловна быстро залезла на кровать, но Тихон Логиныч не пошел к ней, отмахнувшись, а, не торопясь, но с внутренней нервностью поглядывал по сторонам. Он потянулся было за Анной Михайловной к горке с хрусталем и некоторое время как бы рассматривал его, на самом деле обдумывая свои дела и ища глазами. Наконец он придвинулся к прилавку с золотом и стал подробно рассматривать часы. Анна Михайловна и Зотов тоже наклонились. Тут же были недорогие перстни с изумрудами и рубинами и более значительные с мелкими бриллиантиками, подвески, даже два-три старинных медальона на цепочках, аметистовые брошки в серебряной оправе, портсигары, столовое серебро – какие-то отливающие золотом ножи для рыбы, чайные ложечки и так далее и тому подобное. Зотов давал объяснения Анне Михайловне, указывая пальцем в стекло. Ведерников наконец сказал:

– Так где же здесь часы? Не вижу часов.

– А вот, – оторвался от Анны Михайловны Зотов, – вот мне надо Поля Буре. Вот «Зингер», нет, пардон, это, пожалуй, не «Зингер», а совсем наоборот, «Фингер» – часы шикарные. Вот эту луковицу – хрен с ней – не стоит брать, а вот эта «Омега» – это вещь. Но поскольку Анне Михайловне нужно на руку, то вот этот восьмиугольничек – это лучший товар, как говорят в Казани, – товар качественный, фирмы «Тинеф».

– Как, Петр Степаныч, говоришь? – переспросил Ведерников.

Зотов махнул рукой:

– В таких дамских часиках главное – что золотые, а остальное, между прочим, как говорится у нас в Союзе, – вы меня будете благодарить.

После пятиминутного осмотра Ведерников выбрал золотые часики для Анны Михайловны.

– А как они все-таки насчет хода?

Продавец, вскрыв часики через заднюю створку, обнаружил механизм, но Зотов прервал его замечанием вполголоса: «Ничего, товарищ, не беспокойтесь: гири в шерсти, маятник на шести, все в порядке».

Вдруг Ведерников, с блуждающим взглядом и как бы внутренне обеспокоенный, отмахнувшись от Анны Михайловны, которая тянула его к каким-то бронзовым статуям направо, кивнул Зотову и сказал: